Кристофер Бакли - Здесь курят

– Режжжарх.

– Ник. Ты откуда?

– Балмурр.

– Приятный город, – они уже поднимались по эскалатору. Ник сказал: – Ладно, удачи.

Что-то ткнуло его в середину спины, что-то, похожее на кончик зонта. Затем он услышал, как голос – определенно принадлежавший бродяге, но звучавший совсем иначе – произнес:

– Не оборачивайся. Не дергайся и не вякай. Это дуло девятимиллиметрового, не будешь делать, что тебе говорят и когда говорят, окажешься в морге с биркой на ноге раньше, чем остынет твой кофе.

В качестве вступительного слова это, несомненно, производило сильное впечатление. Эскалатор кончился. Их окружало множество людей, и Ника подмывало крикнуть: «На помощь!» – но этот голос… голос очень и очень не советовал ему так поступать.

– Видишь тот лимузин? – спросил бродяга. – Топай к нему, но медленно. Бежать не надо.

Ник и не побежал. Окна лимузина были непроницаемо черны. До него оставалось футов пятьдесят. Вот он, Ник, вот люди – и вот его среди бела дня похищают на глазах у сотен свидетелей. И – для чего? Не дойдя до машины футов пяти, Ник притормозил. Пистолет впился в спину.

– Пошевеливайся. Надо запомнить подробности. Черный. Нет, темно-синий. «Кадиллак». Нет, «линкольн». Нет, «кадиллак». Здорово ему это поможет. Лимузины в Вашингтоне так редки…

Распахнулась задняя дверца. В сознании Ника замельтешили все истории о бейрутских заложниках, какие он когда-либо слышал. «В последний раз его видели четыре года назад – запихиваемым в багажник черного „седана“. Его, по крайней мере, хоть в багажник не запихивают…

Ник ощутил боль в руках. Он так и держал два пластиковых стакана с кофе. Сердце колотилось. Кофеин ему не понадобится. Резко повернувшись, он швырнул стаканчики в бродягу с пистолетом. Стаканчики ударились о грудь бродяги и отскочили. Но крышки на них удержались. Стаканчик» шмякнулись на пол и лопнули, ошпарив Нику ступни пенистым капучино. Сколько раз за последние годы пластиковые крышки таких вот стаканчиков слетали в самое неподходящее время, обжигая ему руки, колени, портя обшивку сидений в машине, оставляя бурые пятна в паху светлых летних брюк – как правило, перед важной встречей. Но не сейчас, не в тот единственный в жизни раз, когда ему это действительно было нужно, – сейчас они держались, наглые, насмешливые пластиковые ублюдки.

Бродяга затолкал его на заднее сиденье. Ник успел еще приложиться головой о косяк дверцы. Бродяга дернул его на себя, и пока в зрительных нервах Ника пульсировал все звезды Млечного Пути, на голову ему сноровисто натянули черный шелковый мешок, а руки связали за спиной чем-то вроде ленты, какой стягивают мешки с мусором Машина медленно тронулась, выруливая на улицу.

– Привет, Ник. Данятно наконец-то повидаться с тобой. Странный акцент, среднеевропейский; вкрадчивый, елейный голос.

– В чем, собственно, дело? – спросил Ник.

– Как тебе там дышится, под мешком? Будет просто ужасно, если ты не сможешь дышать, – короткий смешок. Что-то знакомое в голосе, что-то…

– Куда мы едем? – спросил Ник.

– Какой невероятно нереалистичный вопрос, Ник. Ты полагаешь, что мы надовей тебе адрес?

Акцент. Точно – Питер Лорри, актер, игравший в «Касабланке» маленького, сального проходимца, как же его? Угарте. Но Лорри, насколько Ник помнил, давным-давно помер.

– Это все ради выкупа?

– Это все ради дакладной, Ник.

Смешок. Ник решил воздержаться от дальнейших попыток завязать дружескую беседу.

Примерно через полчаса машина остановилась, дверцы открылись, чьи-то руки выволокли его наружу, затем он услышал стук отворявшихся и захлопывавшихся дверей, приглушенные голоса, поднялся по лестнице, спустился в какую-то комнату, растворилась и захлопнулась еще одна дверь, его затолкали в кресло, привязали лодыжки к ножкам. Все это не обнадеживало. Мешок с головы не сняли. А вот это обнадеживало: значит, они не хотят показывать ему свои физиономии. Нику развязали руки, а затем началось то, что Нику ничуть не понравилось, – его стали раздевать.

– Простите. Что происходит?

– Не беспокойся, Ник, женщин д' десь нет. Можешь не стесняться. Этот голос. Вкрадчивый, пугающий. Голос из фильмов с Питером Лорри, даром что «Касабланка» – одна из любимых его картин.

– Ах да, прости, ты, наверное, умираешь от желания покурить. Это верно, сигарета ему сейчас не помешала бы.

– С другой стороны, если ты немного подождешь, то получишь столько никотин сколько сможешь усвоить.

Смех. Отнюдь не внушающий розовых надежд – смех человека с серьезно расстроенной психикой. И все же надо постараться поддерживать разговор.

– Может быть, нам стоит обсудить происходящее? Людям обычно объясняют, ради чего их похитили. Иначе вроде бы получается бессмыслица.

– Ты днаешь, ради чего, Ник. Мы хотим, чтобы ты перестал убивать людей. Многих-многих людей. Больше полумиллиона в год. И это только в Соединенных Штатах.

– Нет никаких данных, которые подтверждали бы это, – сказал Ник. – Ник! Это не пройдет. Ты не в шоу Опры Уинфри.

– Да ведь настоящая цифра и близко к полумиллиону не лежит. Даже антитабачные Горлопаны не решаются называть больше 435 тысяч.

– Горлопаны. Очень данятно, Ник. Это ты так именуешь людей, которым хочется, чтобы табачные компании перестали совершать в погоне да прибылями человеческие жертвоприношения?

Ника уже раздели до трусов. Он услышал звук открываемых картонных коробок. Когда вам на голову надевают непроницаемый мешок, вы приобретаете восприимчивость к разного рода шумам. Послышался треск, с каким разрывается пластик.

Рука надавила Нику на грудь. Он подскочил в кресле, напрягая лодыжки и заново связанные запястья. Рука отстранилась, что-то оставив на груди, что-то липкое, льнущее, да бандаж.

Другая рука – или та же – прижалась к груди, чуть сместясь, и тоже что-то оставила Так оно и продолжалось, пока ему не залепили всю грудь, а следом руки, спину и ноги, от трусов до лодыжек. Настал черед лба и щек. Скоро оклеенным оказался каждый квадратный дюйм его тела. Поерзывая в кресле, он ощущал себя некой клейкой массой, слепленной из пластырей куклой.

– Послушайте, может, все-таки поговорим?

– Ты помнишь, Ник, как я пообещал у Лэрри Кинга тебя погасить? Меня? Погасить? До Ника дошло наконец, что этот психопат облепил его с головы до ног никотиновыми пластырями. И стало быть, прямо сейчас огромное, может быть, смертельное количество никотина просачивается сквозь кожу в его кровь. Оно конечно, научных доказательств того, что никотин вреден, не существует…

Он произвел в уме вычисления. Сколько там никотина в одном пластыре – двадцать два миллиграмма? А в сигарете около одного, то есть каждый пластырь – это примерно пачка сигарет… а на него, похоже, налепили штук сорок… четыре блока? Даже по меркам табачной индустрии для одного дня многовато.