Труман Капоте - Моя сторона дела

«И ты, Брут?», — отвечаю. Это как у Вильяма Шекспира.

«Вы посмотрите на него», — говорит Юнис, — «валяется целый день по диванам, а как работать – так нет, даже марки почтовой не лизнет».

«Позор, позор» — кудахчет Оливия–Анн.

«Можно подумать, что ждет ребенка именно он, а не бедная наша девочка», добавляет Юнис.

И Блюбелл вставляет свои две копейки: «И то правда.»

Я им говорю: «Что, захотелось кривым рожам на зеркало попенять?»

Юнис в ответ: «Как только у этого пятака наглости хватает клеветать на меня, в чьем доме он прохлаждается уже три месяца?»

Ничуть не смутившись, я лишь смахнул пепел с рукава и хладнокровно заметил: «Доктор А. Н Картер проинформировал меня, что у меня опасный приступ цинги, и мне абсолютно противопоказано волноваться – в противном случае я не отвечаю за пену изо рта и, возможно, укусы.»

Тут опять вступает Блюбелл: «Почему бы ему не вернуться к его отребью в Мобайл, мисс Юнис? Мочи моей больше нету этот срам выносить.»

Меня, понятно, взбесило такое обращение от черного как смоль ниггера. В глазах моих потемнело от злости.

Спокойный как слон, я поднялся, достал зонт со шляпной вешалки, и прошелся по её голове так, что тот в конце концов разломился напополам.

«Мой настоящий японский зонтик!» — вскричала Оливия–Анн.

«Ты убил Блюбелл!» — кричит Марш – «Ты убил бедняжку Блюбелл!»

Юнис подталкивает Оливию–Анн и говорит: «Он совсем свихнулся, сестричка! Беги! Беги, позови мистера Таббервиля!»

«Не пойду я за мистером Таббервилем» — упрямится Оливия–Анн. «Я схожу за своим тесаком.» И она кинулась к двери, но я, презрев опасность смерти, уложил её, знаете, этаким блокирующим захватом. При этом я довольно сильно растянул спину.

«Он убьёт ее!» — вопль Юнис сотряс весь дом. «Он же нас всех убьет! Я тебя предупреждала, Марш. Поторопись, детка, достань папин меч!»

Марш достает папин меч и отдает его Юнис. Говорите после этого о женской преданности! И будто этого недостаточно, Оливия–Анн врезала мне по колену так, что я отпустил свой захват. Пару секунд спустя со двора донесся ее ревущий голос, вытягивающий строки гимнов.

[боевой гимн американской республики]

Пока Юнис выписывала по полу фигуры пилотажа, яростно рубя воздух Папиным Мечом, я кое–как сподобился забраться на пианино. В ответ Юнис влезла на табурет, и не ждите от меня ответа на вопрос, как хлипкая вертушка–безделушка не рухнула под весом подобного монстра.

«Слазь оттуда, ты, жалкий трус, пока я не проткнула тебя насквозь», — говорит она и делает выпад мечом. Царапина в полдюйма является тому свидетельством.

К этому моменту Блюбелл очухалась и ускользнула во двор, чтобы присоединиться к песнопениям Оливии–Анн. Думаю, они готовились принять мое тело, и знает Бог, они бы его получили, если бы только Марш не свалилась в обморок.

Это все, что я могу сказать в пользу Марш.

Я не могу точно припомнить, что случилось дальше, кроме того, что Оливия–Анн вернулась со своим длинным ножом и кучей соседей впридачу. Но внезапно звездой вечера стала Марш, и я полагаю, ее понесли в ее комнату. Так или иначе, как только они покинули меня, я забаррикадировался в гостиной.

В дело пошли и кресла, обитые черным и оливковым плюшем, и тот большой двухтонный столище из красного дерева, и вешалка для шляп, и еще много всякого добра. Я запер все окна и задернул шторы. Кроме того, я наткнулся на коробку конфет «Сладкая Любовь» и прямо сейчас я перемалываю вишневую начинку, и мой рот полон мягкого, сладкого, сочного шоколада. Время от времени они подходят к двери, стучат, кричат, и молят. О да, теперь они запели совсем другие песни. А я в ответ лишь наигрываю им мелодии на пианино – пусть знают, что дух мой высок.