Елена Колина - Через не хочу

На встречу с англичанкой в «Европейскую» Алену собирали всей семьей и провожали, как на войну. Это может показаться странным и смешным — неужели семья первого секретаря райкома никогда не контактировала с иностранцами, но этому существует простое объяснение — нет. Андрей Петрович и Ольга Алексеевна никогда, ни разу в жизни не общались с иностранцами как с живыми людьми. Смирнов, конечно, не раз присутствовал на приемах иностранных делегаций и других официальных мероприятиях, но там всегда было множество референтов-переводчиков, — и никакого непосредственного контакта, даже на рукопожатия были свои правила и ограничения.

Смирновы бывали за границей, и в официальных поездках, и по путевкам, в группе. Но они ни разу не были вдвоем в кафе, в театре или в магазинах, только в группе, в сопровождении референтов, и даже с продавщицами в магазинах Ольга Алексеевна общалась под присмотром референтов — знаками. Особенно хорошо у нее получалось «это мне велико», — она разводила руки и надувала щеки, хотя могла на школьном уровне говорить по-английски, язык не поворачивался сказать «Can you help me…» или «How much…», и даже «спасибо», уходя из магазина, она говорила по-русски.

И от всего этого, какое бы положение ни занимал Смирнов, у него сложилось твердое убеждение, что иностранцы не вполне люди, а чуждые нам существа, обманчиво миролюбивые, опасные.

С утра по дому гулял смерч — Алена одевалась, красилась, причесывалась.

Алена кричала «нет, не то, не так!», расшвыривала выбранные с вечера тряпочки по комнатам.

Ариша Алену красила. Старательно плевала в тушь, выводила каждую ресничку.

— Быстрей! Я тебя сейчас за руку укушу, — пригрозила Алена и впрямь лязгнула зубами в районе Аришиной руки, от неожиданности Ариша задела ей нижнее веко, тушь размылась слезами, и все пришлось начинать сначала.

Нина Алену причесывала. Уложила локоны в высокую прическу, Алена сказала — ты что, я же не замуж выхожу! Распустила кудри по плечам, Алена сказала — как на деревенских танцах.

Смирнов самолично проверил, в чем Алена выходит на международную арену, и, конечно, из этого вышел скандал. Не маленький рядовой скандальчик, а масштабный скандалище с криком и валидолом.

— Почему юбка такая короткая?! Почему такая… такая красная? — набычившись, пробурчал Андрей Петрович. — Почему намазалась, понимаешь?.. Как на бал собралась!..

— Юбка не короткая, а так модно! Красная, потому что красного цвета!

Андрей Петрович смотрел мимо Алены в пространство. Какие страшные картины виделись ему за голыми коленками — насилие или просто мужские взгляды, направленные на его драгоценную девочку?..

— …Короткая юбка… Короткая… Все открыто по самое здрасьте!.. Не пойдет.

Смирнов махнул рукой, ушел в кабинет, запер дверь на ключ, и Алена побежала за ним, злобно забарабанила в дверь. Если отец не пускал ее в кабинет, она всегда пыталась доругаться через дверь. «Упорная, как я, — думал Смирнов, — стоит там, за дверью, набычившись… подбородочек выпятила, ножкой топает». Замечая сходство Алениного характера со своим, он и злился, и умилялся — Алена вся в него, ее на обе лопатки не положишь.

— Ты не понимаешь в моде! Ты ничего не понимаешь! Что мне, в школьной форме идти?.. Мне все это надоело, надоело!.. — задыхаясь от ярости, билась в кабинет Алена.

Андрей Петрович открыл дверь, и она от неожиданности влетела в кабинет головой вперед, прямо в руки к отцу.

— …Что ты так орешь-то, ножками топаешь, как маленькая, — мгновенно расплывшись от нежности, протянул Смирнов. — Думаешь, я тебя боюсь?.. Как же, испугала… Испугала клизму голой жопой…

— Сам ты клизма, — в сторону, шепотом сказала Алена, вслух не осмелилась.

Андрей Петрович говорил с Аленой то строго, то нежно; как истинный тиран, он легко переходил от ласки к таске, Алена ласково мяукала «все так носят», она ведь тоже была тиран и легко переходила от требований к уговорам. И как будто случайно, непреднамеренно, по сантиметру отодвигалась от отца, пока окончательно не выскользнула из его рук. Андрей Петрович вздохнул — после пожара она почему-то избегала его прикосновений, а он, старый дурак, так хотел погладить ее по голове, поцеловать за ушком, он…

Смирнов объяснил — он хочет для нее всего самого лучшего, сделать ее жизнь прекрасной, она будет работать за границей, в посольстве, он хочет для нее самого лучшего…

— Юбка здесь при чем? — досадливо фыркнула Алена, отодвинувшись от отца.

— При том. Там иностранцы! Всякие! Я этих людей не знаю! Черт знает что может быть! Нет! Нельзя! — заорал Андрей Петрович.

Алена почувствовала, как внутри поднимается знакомый жар. Это случалось с ней после пожара, началось почему-то не сразу, а через некоторое время: вдруг жар, языки пламени перед глазами, страх, что потеряет сознание. Ей всегда удавалось поймать момент, когда страх грозил перейти в панику; чтобы не дать себе испугаться до конца, начинала глубоко ритмично дышать, но сейчас она подумала — вот возьму и специально упаду в обморок!

…И все это — с утра. У Смирнова в этот день были назначены два совещания, одно в райкоме, другое выездное, на заводе, и еще, если получится, ОБХСС.

Весь этот цирк прервала невозмутимая Ольга Алексеевна — посреди Алениных воплей применила к ней высшую степень устрашения: взяла Андрея Петровича за руку и принялась считать пульс, а посчитав, демонстративно принесла валидол.

Алена вышла из дома вместе с отцом в темной юбке скромной длины, тонких темных колготках, под курткой белая нарядная блузка с жабо, на шее розовый шелковый шарфик, как пионерский галстук, — Смирнов все же добился максимальной ее пионеризации и в пылу победы даже заставил смыть косметику Андрей Петрович уселся в поджидавшую его «Волгу», а Алена, сквозь зубы улыбнувшись отцу на прощание, вместо того чтобы повернуть направо и выйти из двора, повернула налево — в соседний подъезд, к Тане. Алена была уверена, что Танины интеллигентные родители не лазают по чужим сумкам, — насколько она вообще могла быть уверена в людях. А вот в интеллигентности своего отца она совсем не могла быть уверена — пусик мог, не стесняясь, мимоходом засунуть лапу в ее сумку, вытянуть оттуда что-нибудь и добродушно удивиться: чего это ты недовольна, чего такого я сделал?..

«Черт бы его взял!» — думала об отце Алена, и это была не фигура речи, она мечтала, чтобы отец хоть на время, лучше подольше, куда-нибудь делся, улетучился, испарился, исчез. Требует беспрекословного подчинения, а если нет — шантаж, якобы ему плохо с сердцем. Душит ее любовью до полного спазма. Он ей со своей любовью — надоел!