Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Я понимаю, – кивает Александр, – у нас при Советах было то же самое. Поэтому Лусия должна сама пойти в сегуридад и сказать… ну, кому-нибудь – есть же какой-то чиновник, который контактировал с ней, когда она устраивалась на работу? – короче, сказать: я буду подбирать людей, а вы будете их визировать. Конечно, они будут работать на вас, но не очень рьяно – и мои клиенты будут знать, что их шофер или повар работают на вас, но не очень рьяно. Зато потом, когда придут хаос, анархия и крупный капитал – хотите, скажем «когда наступит свобода»? – я порекомендую вас новым хозяевам. Помогу, например, устроиться главой службы безопасности в какую-нибудь американскую компанию – им ведь тоже нужно, чтобы кто-то здесь следил за сегуридад в их свободной капиталистической корпорации? Поверь мне, это будет предложение, от которого они не смогут отказаться!

Питер прикидывает: на вид Александру лет сорок. Он, конечно, застал советскую власть, но вряд ли сам успел провернуть фокус, о котором рассказывает. Его спутница – светловолосая девушка по имени Инга – выглядит и того моложе. Чем-то похожа на Джейн – не нынешнюю, сменившую страну и имя, а ту, с какой я познакомился десять лет назад. Подпрыгивающая челка, подчеркнутый помадой изгиб губ, татуировка на левом плече, серые глаза…

Я тоже изменился, думает Питер. Бросил исследовательскую работу, ушел в администрирование, потом и вовсе – в маркетинг. Перевелся в голландский филиал. Сменил за это время трех подружек – все худенькие, субтильные, белокожие, с большими серыми глазами, одна даже была рыжей и веснушчатой… это, конечно, не считая всяких one night stands. Года три назад стал ходить в гей-клубы – раз уж мне все равно нравятся девчонки с мальчишеской фигурой и без груди, почему бы не попробовать? Почти год прожил с одним парнем, месяца три как расстались, секс был отличный, просто характерами не сошлись.

Так что можно считать, что я даже переплюнул тебя, дорогая: я не менял имя, зато сменил сексуальную ориентацию.

Американская «Кока-кола» заканчивается, все переходят на местную «колу» – Александр клянется, что не чувствует разницы, Питер пьет молча, но разницы, похоже, в самом деле никакой. Вот она, сила маркетинга: любой изоляционистский режим может наладить производство сладкой шипучки, неотличимой по вкусу от американского оригинала, но даже тогда «Кока-кола» будет стоить дороже и цениться выше.

– Что вы делаете на Кубе? – спрашивает Питер Ингу.

– Мы здесь по работе, – отвечает девушка, – мы занимаемся туризмом. У Александра своя небольшая фирма в Москве.

– Хотите включить Кубу в свой пакет услуг?

– Думаем об этом, – отвечает Александр.

– Ну да, – соглашается Питер, – место в России известное, да и русских здесь небось любят. Так что – смело прокладывайте сюда новый туристический маршрут.

– На самом деле нет никаких новых туристических маршрутов, – оживляется Александр. – Я давно заметил одну штуку. Куда едут туристы? Туда, где лучше климат, типа море и пляжи. Или – туда, где архитектура, музеи и прочие культурные ценности. Иными словами – в давно обжитые места, туда, где еще первые люди разбивали свои первые поселения. Почти все – либо на море, либо на берегах рек, на пересечении торговых путей и все такое прочее. То есть все туристические маршруты давным-давно проложены. Путешественники, первопроходцы, купцы – все плыли по морю от бухты к бухте или сплавлялись по рекам до мест пересечения, где уже были те самые города, которые теперь известны своими музеями и соборами.

– Иными словами, – говорит Мигель, – у древних людей тоже была губа не дура, знали, где селиться.

– Конечно! – кивает Александр. – Но хороших мест на всех не хватает. И потому – войны. Любая пригодная для гавани бухта за тысячелетия сотню раз переходила из рук в руки. Любой стоящий город осаждали и регулярно брали штурмом. В любой стратегически важной точке убивали, жгли и насиловали – поэтому туристы неизбежно путешествуют почти исключительно по местам преступлений и массовых убийств. Какой самый популярный у туристов город мира?

– Лондон? – патриотично предполагает Питер.

– Париж, – говорит Лусия.

– Правильно, – соглашается Александр, – Париж. Так вот, даже если не брать в расчет пляс Конкорд с ее гильотиной, площадь Бастилии с разрушенной тюрьмой и пляс Отей де Вий – бывшую Гревскую площадь со средневековыми казнями, если не брать Лувр с Варфоломеевской ночью и Марэ с депортированными евреями, если просто пойти в самый что ни на есть туристский центр, на остров Сите – так даже там на стрелке сожгли Жака де Моле, магистра тамплиеров, а на мосту Сен-Мишель совсем недавно, во времена Алжирской войны, полиция избивала бунтующих арабов и сбрасывала их тела в Сену.

– У Кубы тоже подходящая история, – говорит Мигель.

– Потому я здесь, – говорит Александр, – туристы это любят. Возьмем наши самые популярные направления. Анталия – резня греков в начале ХХ века. Прага – сожженный Ян Гус. Иерусалим – крестовые походы и нынешние интифады. Барселона – гражданская война. Про Германию я уж не говорю, да и про Египет тоже. В истории Таиланда я не силен, но там как минимум бывают цунами. Даже на самом домашнем русском курорте – на полуострове Крым, зачем-то отошедшем Украине, – было как минимум две заметные войны. И это не считая Митридата, турок и татар.

– Мне кажется, это очень крутая маркетинговая идея, – говорит Питер, поглядывая на Джейн. – Что-то вроде рекламы «Бенеттона» в девяностые.

– Я об этом думал, – кивает Александр. – Мы всем нашим тургруппам выдаем такую книжечку: мини-разговорник на двадцать фраз, курс валюты, советы, как не попасть в лапы мошенников, ну и так далее. И мне каждый раз хочется туда вложить листовку: отдыхайте, но помните, что люди здесь веками задыхались от ненависти, ярости и страха, сражались и умирали. А что до обменного курса, то кровь – самая страшная, самая твердая валюта в мире. Потому что за все, что нам досталось, заплачено ею.

– Все-таки слишком радикально, – задумчиво говорит Питер. – Да и не все места, где лилась кровь, подходят для туристов. Вот Афганистан… уж сколько там ваши сражались, да и наши тоже… Что там туристам делать?

– Но это сейчас, – возражает Александр, – а я слышал, в шестидесятые-семидесятые хиппи туда толпами ездили. Вот американцы талибов прижмут к ногтю – и через десять лет опять всё начнется.

– Не прижмут, – говорит Питер, – это же афганцы.

Александр смеется, мол, я тоже так думаю – и в этот момент Мигель вытаскивает из шкафа старый кожаный чемодан.