Иэн Макьюэн - Цементный сад

— А мне не понравилась, — брякнул я.

Дерек с любезной улыбкой повернулся ко мне.

У него были густые черные усы — такие аккуратные и ровные, что казались пластмассовыми.

— Правда? — вежливо спросил он. — Почему же?

— Слишком уж блестит, — ответил я. Дерек взглянул на свои ботинки, и я добавил: — Я имею в виду цвет. Мне не нравится красный цвет. Слишком яркий.

— Очень жаль, — ответил он, глядя на Сью. — А тебе нравится?

— Мне? Да, очень нравится красный, особенно красные автомобили!

Он снова взглянул на меня.

— А мне не нравится, — отрезал я. — Красный автомобиль похож на игрушку.

Дерек шагнул в сторону от нас и остановился, засунув руки глубоко в карманы и покачиваясь на каблуках.

— Когда станешь чуть постарше, — проговорил он, — поймешь, что это и есть игрушки. Только очень дорогие.

— Почему же они игрушки? — спросил я. — Автомобиль — очень полезная штука.

Дерек кивнул и обвел взглядом гостиную.

— Большие у вас комнаты, — заметил он. — Да и весь дом большой.

— У меня комната довольно маленькая, — ответила Сью.

Я скрестил руки на груди и продолжил спор:

— Если машины — игрушки, тогда и все, что можно купить за деньги, — просто игрушки!

В этот момент вошла Джули с жарким на блюде, за ней с хлебом и перечницей шел Том.

— Джек, я непременно об этом подумаю, — произнес Дерек и повернулся ко мне спиной, чтобы отодвинуть с дороги Джули стул.

Прежде чем мы сели, я успел заметить, что на Джули новые ботинки, шелковая блузка и бархатная юбка. Они с Дереком сели рядом, а я — на углу, рядом с Томом. Я так злился, что даже есть не хотел, и, когда Джули передала мне тарелку, буркнул, что не буду.

— Не глупи, — просто сказала она, поставила передо мной тарелку и улыбнулась Дереку. Тот кивнул, улыбаясь всепонимающей улыбкой.

За едой разговаривали только Джули и Сью. Дерек сидел очень прямо, расстелив на коленях красно-синий носовой платок; закончив есть, он промокнул этим платком усы, затем аккуратно сложил его и убрал в карман. Я смотрел на них не отрываясь, не желая пропустить момент, когда они друг до друга дотронутся. Вот Джули положила руку ему на локоть и попросила передать соль. Я вскочил, схватил солонку и протянул ее Джули, при этом просыпав половину соли на стол.

— Осторожнее, — мягко сказал Дерек.

Девчонки торопливо заговорили в два голоса о соли, просыпанной через плечо, и хождении под лестницей. В какой-то момент я увидел, как Дерек подмигнул Тому, а тот потупился так, что кудри парика скрыли его лицо. Потом Джули увела Дерека в сад, а мы со Сью остались мыть тарелки. Я ничего не делал — просто стоял с полотенцем в руках. Оба мы смотрели в окно. За окном Джули показывала Дереку тропинки и ступени, теперь почти невидимые под разросшимися пожухлыми сорняками. Дерек указал на многоэтажки вдалеке и решительно рубанул ладонью воздух, словно приказывая им рухнуть. Джули серьезно кивнула.

— Какой он широкоплечий! — сказала Сью. — Наверное, костюм себе сшил на заказ.

Оба мы уставились на спину Дерека. Голова у него была маленькая и круглая, и волосы все одной длины, как на щетке.

— Не такой уж он сильный, — сказал я. — И вообще толстый.

Сью достала из раковины мокрые тарелки и огляделась, высматривая, куда бы их положить.

— Он тебя одним мизинцем побьет, — заявила она.

— Ага! — воскликнул я. — Пусть только попробует!

Чуть позже Джули и ее приятель присели на каменную горку. Сью взяла у меня полотенце и принялась вытирать тарелки.

— Спорим, не угадаешь, чем он занимается, — сказала она.

И я ответил:

— Да насрать мне на то, чем он занимается.

— Никогда не догадаешься: играет в бильярд!

— И что с того?

— Играет в бильярд на деньги и кучу денег на этом зарабатывает!

Я снова взглянул на Дерека. Он сидел боком ко мне, слушая Джули; выдернув пучок пожухлой травы, он откусывал кусочки травинок и выплевывал их. Джули говорила, а он все время кивал. Потом легко положил ей руку на плечо и сам что-то сказал — не знаю что, но она рассмеялась.

— О нем даже в газете писали, — говорила тем временем Сью.

— В какой газете?

Сью назвала наш местный еженедельник, и я рассмеялся:

— Да там пишут о каждом, кто достаточно долго проживет!

— Спорим, не угадаешь, сколько ему лет!

Я промолчал.

— Двадцать три! — гордо объявила Сью и улыбнулась. Мне захотелось ее ударить.

— Ну и что тут такого?

— Самый подходящий возраст, — ответила Сью, вытирая руки полотенцем.

— Для чего подходящий? Кто это тебе сказал?

— Джули сказала, — поколебавшись, ответила Сью.

Я повернулся и выбежал из кухни. В гостиной остановился, огляделся в поисках командора Ханта. Оказалось, его убрали в книжный шкаф. Я сунул книгу под мышку, взбежал по лестнице к себе в комнату и рухнул на кровать.

Тяжелые сны все чаше превращались в кошмары. В холле у нас стоял большой деревянный ящик, я мог дюжину раз пройти мимо и о нем не вспомнить. Но сейчас, идя через холл, остановился взглянуть на него. Крышка, крепко заколоченная наяву, теперь была откинула, из нее торчали гнутые острия гвоздей, виднелись царапины и белые полоски расщепленного дерева. Я подошел поближе — только так, чтобы не заглядывать внутрь. Это сон, говорил я себе, это все сон. Бояться нечего. В ящике что-то было. Я попробовал открыть глаза, даже увидел на миг дальний конец собственной кровати, но тяжесть сна надавила на веки, и я снова оказался в холле, теперь — над самым ящиком, тупо глядя внутрь. Снова попытался проснуться, на этот раз глаза распахнулись легко, без усилий. Я увидел угол кровати и брошенные на пол вещи. В кресле у кровати сидела мать, глядя на меня огромными пустыми глазами. Это потому, что она мертвая, подумал я. Мама была совсем крошечной, ноги ее едва доставали до пола. Она заговорила, и голос ее звучал так знакомо, что я не понимал, как мог наяву его забыть. Но того, что она говорила, я не понимал. Она произнесла какое-то странное слово: то ли «друлить», то ли «брулить».

— Прекрати же наконец друлить! — говорила она. — Неужели не можешь перестать, даже когда я с тобой разговариваю?

— Я ничего не делаю, — возразил я и тут, взглянув вниз, обнаружил, что одеяла нет, что я лежу перед ней голый и онанирую. Рука у меня двигалась взад-вперед, словно челнок на ткацком станке.

— Мама, я не могу перестать! Это не я!

— Что сказал бы твой отец? — грустно проговорила она. — Что сказал бы отец, будь он жив?

И, уже просыпаясь, я услышал свой собственный голос: