Лариса Райт - Жила-была одна семья

Да, определение «неказистая» совершенно точно подходило новенькой больше других. Пусть так. Неказистая. Зато не банальная. Банальностей Саша не терпела. В них отсутствовала яркость, индивидуальность, в них не было личности, не прослеживался характер, не играло настроение. А вот с настроением надо что-то сделать непременно: улыбка хоть и присутствует, а пуговки глаз грустят, на голове бантики, а плечи опущены. Она опустила нити рта, оглядела получившуюся скорбную гримасу, превратила банты в распущенные, мятые ленты и удовлетворенно вздохнула: «Надо будет придумать ей имя. А пока… Пока привычное, но совершенно неизбитое…» Посадила свое творение на полку, постояла, покачалась с носка на пятку, все еще размышляя об имени, но потом, приказав себе не тратить силы понапрасну (имя, как обычно, проявится само, проникнет сквозь тряпки, пропитается красками), тряхнула длинными стрелами темных волос и произнесла нараспев:

— Здравствуй, куколка!

— Эй, куколка, посмотри, что я тебе привез!

Пятилетняя Саша буквально нырнула в чемодан, мешая отцу выловить наконец драгоценный сверток. Обиды мгновенно забыты, ничто теперь не имеет значения. Ни напускная важность, с которой старшая сестра разложила на секретере замысловатые шариковые ручки, внутри которых из стороны в сторону путешествовала мимо Дворца дожей гондола с гондольером в шляпе. Ни надрывный плач младшего брата, у которого Саша попыталась забрать чудную машинку, на которой было написано какое-то непонятное слово «Polizia». Ни появившиеся в голосе мамы сердитые нотки, ни твердость ее рук, пытающихся выудить девочку из чемодана. Только веселый окрик отца: «Да подожди, торопыга, разобьешь ведь!» — заставил ее притормозить, замереть в нетерпеливом ожидании, глядя, как он аккуратно разворачивает бумагу.

Саша сделала шаг вперед, наклонилась над папиными руками, осторожно потрогала пальчиком какой-то непонятный предмет. «Твердо».

— Керамика. Очень хрупкая. Настоящая ручная работа, — не без хвастовства сказал папа.

Саша растерянно обернулась к маме и заметила, что та определенно понимала, о чем говорил отец. Девочка снова поглядела на то, что папа назвал керамикой. Ничего особенного: намек на нос и губы, прорези для глаз, россыпь черно-золотых блесток у висков на лбу, и все такое маленькое — на себя не примерить. И что с этим делать?

— Что это?

— Это венецианская маска, Сашенька, — мама забрала у папы сверток, покрутила несколько секунд перед глазами, покачала головой. — Настоящее произведение искусства.

— А…

— Тебе не нравится? — Папа уже расстроился.

— Нравится! — тут же соврала Саша, потупилась, поколебалась, но потом не удержалась все же: — Только можно мне ручки, а маску Ире?

— Глупышка! — почему-то засмеялась мама. — Ты только посмотри повнимательнее. Эта маска будто сделана с тебя. Неужели не видишь? Она же твоя копия!

Саша еще раз посмотрела на мертвенно-бледные, твердые очертания и не нашла ничего похожего на то, что привыкла обычно видеть в зеркале: ни румяных щек, ни живых глаз, ни копны тяжелых волос. Да и блестки, которые лежали в наборе детской косметики и которыми мама иногда скрепя сердце все же разрешала пользоваться, были сиреневыми и высыпались обычно на нос.

— Я… я правда на это похожа? — Голос начал предательски дрожать.

— А что ты расстраиваешься, Сашенька? Маска очень красивая и…

— Ручки в сто раз красивее! — перебила девочка и бросилась в ванную горевать от несправедливости жизни.

Через два часа она уже мирно засыпала в постели. Она была счастлива: под подушкой лежала подаренная сестрой ручка, брат позволил вдоволь наиграться с машинкой, а злополучная маска заняла почетное место на стене. Девочка уже почти провалилась в сон, но все же успела уловить, как мама на кухне сказала:

— Сегодня ты опростоволосился перед своей любимицей.

— Да уж, — согласился папа, а мама засмеялась. Но этого Саша уже не услышала. Да и зачем ей было это слышать? В этом не было ничего удивительного. В то время мама часто смеялась, а папа… папа любил Сашу и называл ее куколкой.

Ира заглянула в мастерскую:

— Ничего, если мы поедем? Я все убрала, посуду помыла.

— Конечно, езжайте. Спасибо.

Саше было неловко. Она совершенно отстранилась от происходящего за стеной. Так было всегда, когда она начинала работать. Погружаться в свой мир ей, как правило, ничто не мешало. Даже сегодня, как только стало невыносимо слушать скорбные речи и ежесекундно натыкаться на сочувственные взгляды, она просто встала и ушла. Закрыла за собой дверь, прислонилась к косяку, хотела опуститься на пол и тихонько поплакать в одиночестве, но не получилось. Взгляд зацепился за разложенные на столе материалы, и боль чуть отступила, растворилась в клее, нитках, красках, осела на уголках опущенного рта новой куклы.

Ее мучили угрызения совести. Пока она вот так помогала себе справиться с горем, сестра приняла основной удар на себя: расшаркивалась, благодарила, кому-то утирала слезы, кому-то позволяла утирать свои, а потом еще и привела Сашину квартиру в первоначальный вид. Как будто не было здесь всего этого нашествия близких, далеких и даже совершенно чужих людей, вроде той группы из пятнадцати человек в косухах, что держались слишком вызывающе и пытались всем продемонстрировать, что только их утрата является по-настоящему невосполнимой. Впрочем, юнцы-максималисты ее не беспокоили, гораздо больше волновала сестра. А ее ведь дети дома ждут, и она давно уже могла бы воспользоваться этим обстоятельством и уйти. В этом вся Ира: своих забот по горло, а она себе еще и чужих нахватает. Сашина ведь квартира, она и убрала бы. Ее-то никто не ждет, куклам компания не нужна.

— Сейчас смастерила? — Ира подошла к полке, посмотрела на пахнущую едкой краской куклу.

— Да. Я, понимаешь… — Саша хотела объяснить, почему ушла, как на автомате, начала работать, и не заметила, что все разошлись, но Ира лишь махнула рукой, села на старый диванчик:

— Зря мы все это затеяли, тебе не кажется?

— Наверное…

— Точно. Они тут смотрелись нелепо. В его гараже было бы как-то органичнее.

— Под голос Цоя и бутылку по кругу.

— Почему бы и нет?

— Там глупо выглядела бы тетя Валя. — Саша спохватилась. Шутить в такой ситуации не полагалось, но Ира улыбнулась:

— Да уж, представить ее пьющей водку из горла…

— Да просто пьющей, — откликнулась Саша.

Помолчали.

— Надо было Лялю позвать.

— А я звала.

— И что? — Ира подалась вперед. — Не пришла?