Курилов Семен - Ханидо и Халерха

В общем, жизнь многолюдного и разноязыкого стойбища шла своим чередом, и все происходящее накануне крещения как будто могло произойти точно так же, как если бы люди съехались на большое камлание или ради иного дела. Все было так, но и не так. Если кто-то решался выменять медный чайник, то уж, конечно, думал о том, что, может быть, следует перебиться немного — до того времени, когда чаще начнут приезжать из острогов купцы. И судьбу детей решали с расчетом на будущее. Одни считали жизнь в центре Улуро предпочтительней жизни в глубине тундры. Другие — наоборот, полагая, что на бойком месте будет трудней из-за всяких соблазнов, из-за новых порядков и притеснений.

Впрочем, и прямых разговоров о новых порядках и новой вере было достаточно. Но тут все зависело от национальных и родовых обычаев, законов, привычек. Особенно в сложном положении оказались чукчи. Не все из них приехали по доброй воле. Многих Чайгуургин поднял на нарты угрозами и чуть ли не силой. И дело тут было не в духах-келе, в существование которых чукчи верили сильнее других, и не в шаманстве, которым они выделялись и славились.

Заверение Чайгуургина, что старая вера не отменяется, и отчаянные нападки Ниникая на шамана Каку расшатали народ с разных сторон. У простых чукчей не вызвал тревоги закон бога Христа об одноженстве: по две-три жены имели только большие шаманы да богачи… Замутил чукчей и чукчанок слух, который не опровергался никем, ни одним человеком. Если бы этот слух исходил от Каки, то его пропустили бы мимо ушей: прежним полным доверием шаман уже давно не пользовался. Но слух шел от юкагиров, и хоть им сначала не верили, потому что оправдывался юкагирский обычай и отвергался чукотский, однако с годами подтверждений было все больше и больше. Стал известен завет светловолосого бога Христа: не пожелай жены ближнего. Это означало, что муж должен жить только с женой, а жена — только с мужем. Иначе — грех. Грех? Но у чукчей всегда, во все времена было наоборот! И теперь так: не грех, а обыкновенное благодеяние, которое устраивает всех. Мужчины не понимали, как можно ограничивать гостеприимство. Разве еда, питье и другие заботы о госте могут прикрыть скупость хозяина, если он не предложит свою жену? Сам-то хозяин тоже когда-нибудь станет гостем. Какая же это дружба!.. Да дело не только в скупости. Трудно, стеснительно вести разговоры мужчинам, если женщина для одного из них близкая, а для другого — чужая, лишняя, посторонняя.

Женщины-чукчанки никогда не чувствовали себя рабынями, и не нужно было принуждать их становиться кратковременными наложницами: чукчанки всегда были свободны и ни с какими запретами вовсе не сталкивались. Это вполне соответствовало их извечной, врожденной доброте: чукчанка могла спокойно отдать последний кусок голодному, не думая о своем желудке… Словом, ни мужчины, ни женщины не видели здесь неприличия, и запрет бога Христа их не устраивал. Мужчины говорили: "Русский келе жестокий. Он всех нас хочет сделать чужими и жадными". А женщины горячо поддерживали их: "Если юкагирам нравится этот келе, то пусть они и молятся ему. Пусть, как дети, боятся чужого взгляда, пусть остерегаются чужих рук. Это одни куропатки смотрят на самцов и сохнут. А мы люди…"

Вот в таком настроении и приехало большинство чукчей и чукчанок на берег юкагирского озера. А тут, как нарочно, их ожидало новое и окончательное подтверждение слухов. Якуты, знавшие законы Христа не хуже русских и успевшие переспать с чукчанками, хитрили — уклонялись от разговоров о вере, обычаях и новых порядках. Зато иначе вели себя совсем новые в здешних местах мужчины — зашиверские ламуты [107]. Это были потомки первых на Севере христиан, приехавшие восстановить прерванную веру своих предков. Так вот эти мужчины не захотели, отказались ночевать в чукотских ярангах, и в спальные мешки к чукчанкам никто из них не полез. Они много молились и своей благочестивостью совершенно мутили чукчей. Но это был только один из обычаев. А вообще-то с христианскими не совпадали многие, и чукчи знали об этом.

И еще неизвестно, дождались бы чукчи попа или нет, если бы не все то, что происходило вокруг, и если бы среди них не было мудрых людей наподобие Ниникая. Вот ведь пришлось примораживать к верхушке каждой яранги крест, связанный из палочек или прутьев! Не отставать же им от других. Чукчи — люди не слова, а дела. Они умеют молчать, и молчаливость их кажется то загадочной, то подозрительной. На самом же деле чукчи очень просты, просты и задумчивы. И в ночь перед крещением они больше пели, больше думали, чем говорили. Им уже было известно, что протрезвевший Кака — самый влиятельный их шаман — обходит тордохи и больше не пьет, а упрашивает юкагиров забыть его сплетню. Это значило, что он и пьяный, и трезвый видит безвыходность Своего положения. Еще знали чукчи, что Ниникай, так отчаянно нападавший при людях на Куриля, уже к вечеру был совершенно пьян. Стало быть, и Ниникай отступил, признав всесилие Куриля. Да что юкагирский голова!

Их, чукотский, голова Чайгуургин во всем уподобляется Курилю и не сводит со своих сородичей глаз. Чайгуурин побывал во многих ярангах и все интересовался, не забыли ли чукчи русских слов, которыми надо встречать попа. Больше того, он потемну послал в сторону Нижнеколымска бывшего гонщика, постаревшего Кымыыргина, чтобы тот первым встретил попа.

Кымыыргин — чукча, значит, Чайгуургин хочет заверить посланца бога, что чукчи волнуются за него и ждут.

Куда было деваться самому упрямому чукче! Молчали, терпели, приглядывались и ждали.

Так было у ближайших соседей. Совсем иначе было у хозяев, у юкагиров.

Эти поболтать любят! В обыденной жизни они тоже умеют долго молчать. Но терпение их лопается — и тогда держись: зашвыряют словами… Перед крещением им было о чем посудачить. Новую веру-то они уж давно решили принять и теперь распутывали языками нити сложных событий в Улуро, стараясь предугадать, что же произойдет в ближайшие дни и что можно ожидать в будущем.

Смерть отца Халерхи опечалила юкагиров, пригасила сказочные надежды: красавица сирота — это не совсем то, что красавица невеста с бедным отцом, счастливым, богатым и здоровым на старости лет. Однако в обычной жизни люди стали свидетелями кое-каких событий и перемен, прямо касающихся их очень долгих надежд. Не такие уж узкие у северян глаза, чтобы видеть одни следы на снегу. Юкагиры сразу приметили, что крещение будет происходить не на берегу Большого Улуро, где живут богачи и где собирают ясак, а на Соколиной едоме, на берегу Малого озера, где кочует самая беднота. Из этого они делали вывод, что если и не само счастье поворачивается к ним лицом, то, во всяком случае, новый бог, обещающий добрые перемены. Правда, был слух, что выбор такого места крещения — это большая хитрость. Но у новой веры много злобных врагов.