Геннадий Пикулев - Голубая рапана

— Вот такая наша жизнь, — сказал я и протянул руку, чтобы погладить: я не верил, что такая красивая и, наверно, очень породистая собака может укусить… Собака шагнула назад. — Такая наша с тобой жизнь, и тут уж ничего не поделаешь. Ты потеряла хозяина, а я, милая, все: отца, мать, тетушку, друга и первую любовь. Я бы взял тебя к себе: говорят, два несчастья, если их сложить, оборачиваются порой счастьем. Но я — моряк, а тебе нужен хозяин оседлый. Хозяин-бродяга тебе ни к чему, верно?

Собака слушала меня, о чем-то думала, а потом медленно побрела мимо по улице. И вот когда она проходила рядом, я что-то вспомнил, меня поразил ее ошейник. Собака немного повернула голову ко мне, проходя мимо, и в лунном свете я увидел под пеной спадающей на грудь белой шерсти зеленый ошейник. Тонкие концы его были не застегнуты, а завязаны узелком. Ни пряжки, ни кольца для поводка не было. Собака медленно уходила, сердце у меня колотилось, мысли смешались, я следил за ней, она дошла до угла, оглянулась, подумала-подумала и скрылась.

Дома я долго ходил по комнате, потом порылся в тетушкиной аптечке, хватанул три таблетки элениума и, когда засыпал, подумал: "Этак недолго и рехнуться. Моряк, с печки бряк".

Утром я твердо решил жениться, но через два месяца ушел в свой первый рейс на траулере типа "Тропик" в советско-иракскую рыбопоисковую экспедицию, и у меня это как-то не получилось — жениться.

Когда мы пришли из рейса, стоял нежный сентябрь. Уже хмурый грего ершил пролив, уже светлели скверы и во дворе у меня плавал густой запах земляники: поспевал виноград. Соседка Белякина уже собирала причитающийся ей за присмотр дома урожай.

Дня через два я отправился на базар закупить корм для карликовых курочек, с которыми мне не хотелось расставаться: в память об Изабелле Станиславовне. Я уже выходил с базара через ворота со стороны автовокзала, тащил две тяжеленные сумки и вдруг увидел Гриню. Он шел в соломенной шляпе, слегка небритый, с огромной неостриженной копной каштановых волос, и белозубо сверкала полоска между не по-мужски припухлыми губами: по-прежнему красивый, высокий и сильный, только без "яблока на голове" — слегка сутулился уже. "Он не трус, — вспомнилось вдруг мне. — Просто он боится утонуть". Гриня был в черных очках и с тросточкой в правой руке. В левой он держал поводок, и на нем шла у его ноги белая собака с голубыми глазами. На ней был простой ошейник из брючного ремня и веревочный поводок. На Грине — драный пиджак с коротковатыми рукавами, измятые брюки выше щиколоток и замызганные старой грязью рабочие ботинки. Он меня не видел, а собака, проходя мимо, мельком глянула на меня, гордо подтянулась и пошла дальше.

Долго еще следил я за соломенной шляпой в толпе, пока она не скрылась за навесом.