Ларри Бейнхарт - Американский герой

— Под конец он обрел веру, и я рад этому, — Буш произносит это как припев старинной песни.

Возможно, это уже начинает действовать халцион. Или скотч. Бейкер ощущает приятную истому, однако полностью владеет собой. Пальцы ног перестают болеть, и комок в животе рассасывается.

— Джордж, — говорит он, — мне надо тебе кое-что сказать.

— Что, Джимбо? — спрашивает Буш, забираясь под президентское одеяло с большим тюленем посередине.

— Перед самой смертью, — говорит Бейкер, — он попросил меня приехать. Чтобы кое-что передать.

— И что он сказал?

— Он и под конец проявил себя как настоящий плохиш.

— Ты хочешь сказать, что он не ползал на коленях и не вымаливал прощение за то, что натравил Вилли Хортона на Джорджа Дукакиса?

— Бушик, он мне кое-что дал. План своей последней кампании. Своей лучшей кампании.

— Она связана с кем-нибудь из демократов?

— Нет, она связана с нами. Должен признаться, что, когда я прочитал этот, план, он мне показался совершенно безумным. И я даже решил его уничтожить. Но все же сохранил. Этот документ обладает странной и обезоруживающей логикой. Хотя, возможно, это действительно логика сумасшедшего.

— Он у тебя с собой? — спрашивает президент.

Бейкер встает с кровати Барбары и идет к своему портфелю. Он набирает шифр замка и достает сложенные листки бумаги.

— Кроме тебя и меня этого никто не видел, — замечает он, внезапно испытывая сожаление, что вообще заговорил об этом, и передает бумаги Джорджу Герберту Уолкеру Бушу, который включает лампочку над кроватью, надевает очки и начинает знакомиться с планом последней великой махинации Ли Этуотера.[9]

Вы когда-нибудь переживали такой переворот, когда только что перед вами был один мир, а через мгновение вы видите уже абсолютно другой?

Я вам объясню, что я имею в виду и что это за чувство. 1967 год, Вьетнам. Меня в составе свежего пополнения доставляют с острова Паррис. Мы движемся в сторону Первого корпуса, расположенного в северной части Южного Вьетнама. Она включает в себя пять провинций от Квант Три до демилитаризованной зоны. Здесь же расположены древняя столица Хюэ и Кхи Сан. Мы крепкие, здоровые, безмозглые и готовы на все. Прямо как в фильме Джона Вейна — десантники высадились и готовы надрать задницу любому. Естественно, для начала мы неделю сидим в Дананге и ничего не делаем. Мы скучаем, пьем, ввязываемся в драки, подхватываем триппер и видим, как мимо проплывают мешки с убитыми, однако считаем, что они сами виноваты, так как вели себя неосторожно. С десантниками такого бы никогда не произошло.

Наконец мы получаем назначение и отправляемся на север по направлению к Кхи Сану — узкой полоске на северо-западной оконечности страны. Пока еще никто не называет эту операцию «осадой Кхи Сана». Это произойдет лишь в январе 1968-го.

Нас посылают в разведку. Обычно на день, иногда на два-три. Очень сыро. Стоит туман, и идет дождь. Мы движемся сквозь трехъярусные джунгли. Вокруг крутые горные склоны и ущелья. "У четверых начинается кровотечение, и им необходим пенициллин, у остальных нарывают ноги, но никто не знает, что с этим делать. Мне шестнадцать, большинству восемнадцать-девятнадцать, лейтенанту не то двадцать два, не то двадцать три. Всех нас распирает от тестостерона и мужской энергии, или назовите это другим словом, но здесь гораздо скучнее, чем дома.

Идет третья неделя патрулирования. К этому времени в патруль уже берут новичков. На третий день наступает моя очередь. Я чувствую себя напряженно, но все спокойно — если не считать дождя. Все мокрое. Мы идем по пересеченной местности, то поднимаясь, то опускаясь. Мы скользим и падаем, и по мере того, как нарастают неудобства, ослабевают внимание и страх. Но мы возвращаемся обратно живыми, и тогда я понимаю, что я бессмертен. Мокрый, измученный, с зудящими пахом и стопами, но бессмертный. На следующий день я иду вторым на расстоянии пары ярдов от первого. Все утро моросит все тот же дождь. На открытой местности видимость могла бы быть двадцать-тридцать футов, а здесь, в лесу, пять, максимум десять.

Я иду в двух ярдах от ведущего. И вдруг прямо под его ногами я вижу растяжку. Я замираю. Я знаю, что она подсоединена к гранате. И еще я понимаю, что все это связано с вьетнамским патрулем — такими же убийцами, как и мы, а они, в свою очередь, связаны со своей армией, и все мы находимся внутри этой огромной твари, которая называется войной. И с этого мгновения я начинаю все воспринимать совершенно иначе.

То же самое с этим телефоном. Всего лишь маленький проводок, который невозможно увидеть невооруженным глазом и приходится определять с помощью прибора, но я знаю, что он связан с каким-то человеком, ведущим прослушивание, а этот человек связан с организацией — возможно, «Юниверсал секьюрити», а та связана с кем-то еще, потому что наша компания никогда не предпринимает собственных расследований и всегда бывает связана с представителем более крупной конторы. А значит, там власть. И мне лишь краем глаза удалось заметить эту тварь.

Авиалайнер номер один поднимается над зоной турбулентности. Внизу бушуют грозы, а наверху — чистый рай. Стальной кокон поднимается все выше к звездам. Отличное виски, прекрасная еда. Преданная прислуга. Джеймс Бейкер наблюдает за президентом, читающим записку Ли Этуотера.

— Так его растак! — восклицает тот, закончив чтение, — ровным счетом то лее самое, что в свое время воскликнул его государственный секретарь. Они очень похожи друг на друга.

— Вот-вот, — откликается государственный секретарь.

— Кто-нибудь это видел?

— Только я и ты, — отвечает Бейкер.

— Не фига себе! Вмазал прямо по яйцам. Круто.[10] Но стоит этому просочиться наружу, и игра для нас будет закончена.

— Совершенно верно, — отвечает Бейкер.

— А вообще во всем этом есть какой-нибудь смысл, или это полное ку-ку?

— Бушик, скажу тебе честно, я не знаю. Думаю, мы это обсудим только в крайнем случае.

— Эстремизм при защите добродетели не является пороком.

— Главное, чтобы больше этого никто не видел.