Александр Терехов - Каменный мост

Бежим! Ты будешь мне женой! Мы отдохнем в краю чужом. В моей любви ты обретешь И родину, и отчий дом. А не пойдешь – я здесь умру, И ты останешься одна, И будет отчий дом чужим, Как чужедальняя страна.

И выполненное задание по алгебре, наискось перечеркнутое красным карандашом. Больше в первой тетради мальчик ничего не написал.

Я отбросил прожеванное и бережно раскрыл «Записки», если чему-то и суждено, то – здесь, и шагнул внутрь, под судорожные строки Шахурина-отца, аркой выгибающиеся над входом в основное содержание: все, абсолютно все, что вы прочтете тут (торопился отец, потея, сразу всем – от неизвестного лейтенанта НКВД до членов ГКО, императора – до кого дойдет, защищая только свою шкуру, – от сына уже крематорная летучая пыль, да кто там ее видел… «Записки» испугавшийся мальчик Реденс преподнес отцу только на похороны), все – это выдумано, Володя написал это разом, в один присест, все сочинил про осень 1941 года, «чтобы показать ребятам, какой Володя бывает…», все это неправда… Я бы поспорил с тобой, малорослый любитель пения Алексей Иваныч, бывший нарком авиапромышленности (два ордена Ленина, орден Кутузова I степени, орден Суворова I степени и проч.), о правде, о реальности и подлинности вымыслов, о том, что на самом деле движет юным, старым, – но уже нет времени, пока для нас держат проход в минных полях…

Эпиграфом мальчик вывел: «Быть всегда на страже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым и вдруг одним толчком опрокинуть все грандиозное здание из хитростей и замыслов. Вот что я называю жизнью…»

Мне сразу показалось, что когда-то, в ранних сериях, это я уже слышал или читал – письменная, вылизанная речь, вслух не скажешь, что это за мусор? но, торопясь, отпихнул ногой; надо вбить, когда вернемся, в Интернет и выяснить, откуда это дерьмо… Ну!

Говори сам.

«Мы эвакуировались в Куйбышев. Здесь есть сумасшедший дом. Все обитатели его считают, что живут в Париже».

«Завтра еду в Энгельс, чтобы познакомиться с какой-нибудь немочкой».

«Ни с кем не познакомился, не было удобного случая, но немочки шармант – почти все».

20 сентября. Появляется немочка, «белокурая, с синими глазами, Зоя», следом 22 сентября: «Сегодня впервые бомбардировали Москву. Довольно странно себя чувствую…» («Бомбардировали» и манерное многоточие… и дата первой бомбежки Москвы – как запомнил, если сочинял через год?)

29 сентября. «Зашли к Зое (по-немецки ее зовут Зенита). Я не верю, что меня могла постигнуть неудача».

«Вся ее веселость мигом исчезла, взгляд выражал обычную в таких случаях грусть.

Я сжал ее руку – она ответила мне таким же пожатием. Начало было сделано».

«На обратном пути, на даче встретил Валю – в первый раз вижу, чтобы деревенские девушки были так красивы. Она, положив мне руки на плечи, прямо сказала: „Что зря время на разговоры терять – действуйте – время военное!“ Я не заставил себя просить дважды». (Тринадцать лет! примерно все понятно.) 5 августа. (Почему? ведь только что сентябрь…)

6 августа. (Почему он повернул в лето?) «Катался на лодке с Ирой». «Сегодня была большая победа». «Из ее очаровательных глазок выкатились две слезинки (как в романах г. Воскресенского)». (Воскресенский Михаил, сын священника, по прозвищу «замоскворецкий Вальтер Скотт», умер в 1867году, а живьем чутко улавливал запросы читателя «среднего состояния», «писун толкучего рынка», его любили, и в романах его (сорок томов) «целые груды страстей, законных и противозаконных, события верхом на событиях», демонические герои, чувствительно возвышенный слог – кто давал Володе книги Воскресенского? Софья Мироновна, нанимавшая культурную обслугу, или выхватил откуда-то «как в романах г. Воскресенского» и вставил.) «"Странно, – сказала она медленно и задумчиво, – мы никогда не говорили об этом, и вдруг… Так неожиданно…»

Лучшим ответом был новый поцелуй!

All right!»

10 августа. «Поехал к Зените. Солнце казалось мне „Солнцем Аустерлица“. „Мы странно встретились и странно разойдемся“. (Дурочка! Она верит в „любовь“!)

«Лишь вечером мне было не по себе, когда я поймал по радио песню „Ich hatte einen Kameraden“» (по-немецки переводится как «Был у меня товарищ…», «товарищ» в смысле «однополчанин», по какому это радио пионер заслушивал боевые немецкие песни, когда наши солдаты сотнями тысяч героически гибли на западной границе?!).

«Занимаюсь психологическими этюдами с некоей Милицей, Клавой, Галей, Мартой и Нелли». «Начал читать по-французски „Нотр Дам“ – но чувствую, что забыл порядочно». (Иостается все меньше и меньше исписанных страниц! Неужели пусто?!)

«Звонила маман: „Марш в убежище!“»

10 сентября. «Приехал в Москву Хосе Диас (где-то мелькал уже у нас этот испанский малый…) – папаша (как он про наркома для посторонних глаз, „папаша“, „маман“, что по морде получал от папы, не пишет!) привез его к нам к обеду (ты в Куйбышеве или в Москве?). Диас обещал мне передать беллетристику на испанском».

12 октября. «Подрался с Юрой. Он говорит, что Москва не устоит – разве это русский дух?» (Юра – это Коренблюм, сын расстрелянного Киршона, не боялся мальчик говорить лишнее, видимо, не один он так говорил в Куйбышеве в сорок первом. Не один, выходит, император вспомнил в сорок первом «русский дух»…)

Вот. Ему понравилась одноклассница Куйбышева Галя (в городе Куйбышеве, дочь, племянница Куйбышева? ей он потом врезал на уроке географии в Москве, чтобы поменьше трепалась про побег, к ней заходила перед смертью Уманская Нина), и в Куйбышеву влюбился его товарищ, Романов. Володя двинулся непрямо (тут я задумался: два мальчика и одна девочка, неужели все повторится?) и набросал план: «Я хочу скорой завязки. Я познакомлюсь с ней как посредник, сам смеющийся над поступками своего товарища, находя, что он по-детски нелепый. Посмотрим, что будет. Я, как всегда, уверен в победе». И цифра 6. Ноября, что ли?

«Сегодня Галя получила записку. "Галя! Я хочу вам многое сказать, и т. к. это очень срочно, то с вами переговорит мой друг – Шахурин Володя, т. к. я, к сожалению, сегодня не имею этой возможности. Г.Романов.

Ответьте сегодня знаком, придете ли к 8:30 к памятнику Ленина"».

(Но в восемь тридцать вечера в ноябре кромешная ночь, вот сейчас ноябрь и шесть вечера за окном – так вообще ни хрена не видно! Может, они учились во вторую смену? Уже делают знак: пора уходить, да, заканчиваю…)

«На следующей перемене с очаровательной улыбочкой кивнула мне головой. Держу Романова все время при себе, чтобы чего-нибудь не вышло.

В 8:15 подошел к назначенному месту и спрятался (ну и соврал бы про пронизывающий ветер с Волги…).