Михаил Гиголашвили - Чертово колесо

И в зонах, и на свободе Нугзар лишь рычал и скалился. Ему надоело видеть вокруг одни разверстые пасти и дымящиеся клыки. Он хочет видеть лица, а не гримасы, улыбки, а не кровь. «Прожить остаток жизни надо тут, без грабежей и воровства!» — в который раз подумалось ему.

В один из своих одиночных походов по городу Нугзар провел два часа в музее мадам Тюссо. Особенно поразил его Наполеон, тщедушный, со щербатым лицом и безвольными ручками — настоящая мокрая мышь. «Если такая тварь могла повелевать миром, неужели я не смогу выжить тут, найти себе место и кусок хлеба?» — Мысль не показалась неожиданной. И когда Нугзар в задумчивости перешел в следующую комнатку, где на оттоманках лежали за кальянами восковые тираны, он уже знал, что выжить сможет, и не только выжить, но и жить по-человечески — надо лишь захотеть.

Неделя в Амстердаме истекала. Скоро надо собирать вещички. Копаясь у себя в сумке, Нугзар наткнулся на полупустую сигаретную пачку, где между фольгой и картоном была спрятана марка, взятая в столе у гинеколога.

«Чем черт не шутит?» — решил он проверить марку и наутро ушел из Розового квартала (откуда Сатану было не вытащить за уши), добрался до городского музея, где, по словам оливкового портье, обосновались филателисты.

Погуляв по свежим и чистым с утра улочкам, Нугзар нашел магазин марок. Осмотрел стеллажи с альбомами и книгами, плакаты. Афиша аукциона, расписание продаж и обменов. Это обилие говорило само за себя: раз столько шуму, значит, много людей занимаются марками, в которых он сам ничего не смыслил.

Нугзар вытряхнул свою невзрачную марку из сигаретной пачки на ладонь и стал дожидаться, пока болтливый старичок с лупой-моноклем на лбу закончит обстоятельно рассказывать двум подросткам, где можно купить серии всех Олимпиад. Отпустив парнишек, старичок обернулся к Нугзару:

— Чем могу служить господину?

Тот молча показал ему марку. Старичок взял ее пинцетом, не успел сдвинуть на глаз свой монокль, как моментально опять задрал его на лоб и воззрился на Нугзара:

— Откуда у вас это, смею спросить?

— От дедушки. Старичок, пробормотав:

— Ах, дедушка! Понятно... Ваш дедушка был очень мудрым человеком, — вновь опустил монокль на глаз и стал внимательно изучать марку, с благоговением переворачивая ее пинцетом.

Наконец он окончательно задрал монокль на лоб, снял с полки толстый каталог, порылся в нем, нашел какую-то фотографию и, уложив марку рядом с каталогом, начал сравнивать через лупу: вперялся в марку, водил над ней лицом, словно обнюхивая ее.

Нугзар терпеливо ждал, однако краем глаза следил за руками старичка. Потом ему надоело, и он невзначай поинтересовался:

— Что-нибудь стоящее? Интересное? Можно ее продать?

— Такие экземпляры продают на аукционах, а не в таких сараях, как мой... «Сотбис», «Кристи»... Тут, кстати, недалеко контора «Кристи», — пробормотал старичок — А вы уверены, что это именно такой экземпляр? — с ударением на слове «такой» уточнил Нугзар, встряхнувшись и удвоив внимание.

— Да. Уверен. Это редкая марка. Подобных в мире мало... Даже если я продам десять таких магазинчиков, — он развел руками, — я не смогу оплатить ее десятой части...

И он со вздохом пододвинул марку Нугзару, пробормотав напоследок, что несколько лет назад в Лондоне зверски замучили и убили одного из владельцев похожей марки, графа Эссекского, и говорят, что убийство связано с маркой.

— Эта — чистая, из Советского Союза. Мой дедушка был главный гинеколог Кремля, — ответил Нугзар первое, что пришло на ум и, пряча марку обратно в сигаретную коробку, спросил о цене, но старичок разволновался и подал ему альбомчик:

— Нехорошо носить сокровище в картонках! Вот вам альбом, всего десять гульденов!..

— Сколько она может стоить? — повторил Нугзар и положил деньги на стойку.

Старичок выключил лампу, спрятал деньги в кассу, вздохнул:

— У таких марок цены нет. Все зависит от того, кто у кого и через кого покупает. Есть люди, которые выложат за нее десятки тысяч, но какова конкретно сумма — не могу сказать, это зависит от разных вещей...

— А вы не ошиблись? — усомнился Нугзар, чувствуя, как екает сердце, которое его редко обманывало. Так, марку — в альбом, альбом — в карман.

— Я уже шестьдесят лет смотрю на марки. Я не ошибаюсь! — старичок обидчиво поджал губы, но таинственно снизил голос: — Это так называемая «Тифлисская уника», одна из самых редких марок в мире... Вот, смотрите! — и он осторожно развернул к Нугзару открытый каталог.

Действительно, похоже... Нугзар, приглядевшись, разобрал русские буквы: «Тифлис, город, почта. 6 коп.» Как это он раньше не разглядел ее толком!

— «Тифлисская уника»? — уточнил он с пересохшим ртом. — Вы уверены, что это именно она? И что она такая ценная?

— Уверен. И радуйтесь, что нарвались на меня — другой бы обманул, но я уже стар для грехов и приключений... Надо, конечно, провести экспертизу. Но, судя по всему, это подлинник. Зайдите тут, через две улицы, в контору «Кристи» и узнайте, когда будет аукцион марок... И не забудьте обо мне, когда продадите свое сокровище!

В магазин ввалились крупные, шумные и упитанные северяне в толстых меховых куртках, и Нугзар поспешил исчезнуть, но тотчас вернулся и, через головы парней, купил каталог с фотографией его марки.

«"Тифлисская уника"!.. Одна из самых редких! — беспорядочно думал он, унимая дрожь. — А ну, подделка?.. Хотя зачем гинекологу подделка, да еще так заботливо спрятанная?..» Нугзар не помнил, где конкретно она была запрятана — где-то в среднем ящике стола, в пустом конверте?

Он сел в скверике и начал сравнивать марку со снимком в каталоге. Да, очень похоже... Его поразило совпадение: логично, что «Тифлисская уника» оказалась у кого-то именно в Тбилиси, а не в Москве или другом месте!.. Это придавало веры в то, что марка дорога и редка...

«Может быть, это бабушка гинеколога посылала письма его дедушке? Или он купил ее у кого-нибудь, вложил деньги? Или в Израиль готовился увезти? Да, конечно... Везти легче всего. И отдача большая. Или кто-нибудь расплатился за аборт? Не знал цены? Нет, наверно, Израиль. Купил для вывоза. Кто-то научил. Может быть, даже заказал».

Думая о подобной ерунде, Нугзар побрел дальше, как сомнамбула, не зная, что надо делать, но внимательно читая надписи на подъездах и витринах. Ни о цене, ни о деньгах мыслей не было — одна свободная стихия спокойствия (хотя руки дрожали, и высыхало во рту). Увидев вычурный старинный подъезд с табличкой «Кристи», он смело открыл массивную дверь в светлый круглый зал со стеклянными стенами (за ними зеленела подкова зимнего сада).