Дина Рубина - Синдикат

Наконец они свернули в один из подъездов, поднялись на последний этаж и долго настойчиво колотили в обитую драненьким дерматином дверь…

А вот не станут ли они меня убивать, с надеждой подумала Марина, но спросить опять-таки не решилась…

Им открыл другой молодой человек, Вова, очень занятой и мрачный, он не глядел в лица, не подал руки, сразу ушел вглубь квартиры, надел наушники. Выяснилось, — что они порядком опоздали.

Это была какая-то самодельная студия, переоборудованная из обычной квартиры… Мрачный молодой человек, вероятно, и жил здесь…

Константин пропустил Марину в дверях, усадил на табурет перед кухонным столом, на котором установлены были микрофоны… сам уселся на другой табурет и надел наушники… С напряженным лицом глядел, как Марина достает из цветастого своего рюкзачка ослиную челюсть, там-тамчик, ритуальный рог-шофар и дудочку…

— Не волнуйтесь, — улыбнулась она, видя его смятение… — Все это — для нашей передачи…

— Так ведь… — он протянул руку к шофару, но не дотронулся до него… — Это… это причиндал сатанинского культа…

— Да, это шофар, — охотно объяснила Марина, — его подарил мне в Иерусалиме один знакомый сатана… В него трубят в Судный день, чтоб мертвые встали из могил и собрались в великую рать… Мне кажется, это по теме нашей передачи?..

Молодой человек побледнел. Он уж понял, что в лице этой невинно-бесшабашной женщины столкнулся с некой силой, противостоять которой просто не сможет. Передача грозила вылиться в какой-то шабаш, в канкан, в черт знает что… А там уже маячила потеря работы, конец карьеры, да и просто «Конец» — на огромном полотнище жизни…

Марина смотрела на его смятое испугом лицо, без труда читая все его мысли, и раздумывала — как поступить. В подобных ситуациях мы с ней вели себя по-разному. Я, вляпавшись, принималась клясть себя, мрачнела, замыкалась и грубила… или неожиданно покидала место действия. Марина же любую ситуацию раскручивала, разворачивала, направляла и вела до логического завершения, никогда не выпуская вожжи из рук. При любом повороте событий она оставалась неизменно дружелюбной…

— Ну, поехали, Костя, — сказала она, — мы с вами профессионалы, и работать должны при любой погоде…

— Но… — он растерянно смотрел на ритуальные принадлежности…

— При любой погоде, и в любых храмах любой веры…

Профессионал высокого класса, она уже поняла, что надо максимально отстранить от микрофона этого бледного мальчика с его православной спецификой… Что приверженцам радиостанции «Святое распятие» пора послушать, наконец, что-то живое и увлекательное… И когда мрачный Вова за стеклом дал отмашку, и Константин, сглотнув, произнес:

— Дорогие православные, радиостанция «Святое распятие» снова с вами… и сегодня…

…она подхватила голосом самого светлого своего и безмятежного — аквамаринового тембра:

— …и сегодня, в компании Марины Москвиной, мы поговорим о разных чудесах, конечно же, божественного, но и абсолютно человеческого толка, ведь божественное становится высоким и радостным только в нашем воображении…

Она ударила несколько раз ладонью по там-таму и понизила тон, добавив чуть фиолетового, с искрой, от вечернего костра:

— Вот, послушайте, — это тоже голос… слышите? Он звучит настойчиво, глухо, он спрашивает и убеждает…

И дальше уже не выпускала передачи из своих рук… то натягивая вожжи, то отпуская их на мгновение…. Она клацала челюстью доисторического осла, дудела в дудку, предлагая вслушаться и почувствовать — вот так гудят на разные голоса натянутые канаты воздушного шара, на котором она облетела приличный кусок небесной сферы… По ходу дела Марина рассказывала байки и случаи из жизни своей, моей, упоминая имена друзей и знакомых…

Настоящий мастер, в обычной жизни плывущая на лодочке без весел, то и дело застревающей в камышах и свободно цепляющейся за все коряги, — во время передач она чутко ощущала границы часа, минут и секунд, подгоняла голос под временные рамки так точно, что впоследствии режиссеру просто нечего было делать…

Молодой человек Константин слушал ее, по детски открыв рот, даже не пытаясь вмешаться и что-то произнести, он совершенно растворился в волнах этого голоса, с обожанием глядя на Марину…

Мельком взглянув на часы, снятые с руки и положенные на стол, Марина предложила слушателям звонить и задавать вопросы… Однако мрачный Вова мотнул головой, пустил рекламу, в которой настоятель Подворья Оптиной Пустыни призывал прихожан и благотворителей жертвовать на храм Успения Богородицы, сказал, что звонков пока не будет, и велел продолжать…

Марина продолжила… Она дула в шофар, рассказывая о храмах Иерусалима, о маленьких птичках-колибри, которые шныряли в кустах, как раз когда мы с ней угощались хумусом с питами в забегаловке у Синематеки, над Гееной Огненной… Затем она рассказывала о своем восхождении на Анапурну, о буддийских монастырях древнего Киото… Голос ее звенел, шептал, творил монотонные заклинания, опять взмывал в синие прозрачные воды…

И вновь, взглянув на часы, она предложила слушателям задавать вопросы… И опять мрачный Вова пустил рекламу, взывающую к пожертвованиям…

Так продолжалось почти час… Передача подходила к концу. Это была лучшая передача в ее жизни. Никогда еще она не дышала в эфире так свободно, никогда не плыла такими широкими гребками. И, несмотря на страшную усталость, была совершенно счастлива…

Константин испуганно взглянул на часы, развел руками…

— Друзья мои, — проговорила Марина, — наша передача подходит к концу, а вы еще не задали ни одного вопроса… Между тем у нас осталось три минуты, я жду ваших звонков. Звоните нам, смелее!

И тут раздался угрюмый голос Вовы:

— Костя, звонков не будет, наши все в церкви!

Марина поднялась из-за кухонного стола. Передача — лучшая передача в ее жизни, передача для теней ее прошлого, для легкомысленных ангелов эфира — была закончена…

Константин топтался рядом с виноватым потерянным лицом.

Марина устала улыбаться, но продолжала скалиться — из жалости к этому несчастному.

— Где тут у вас туалет? — спросила она.

Он обрадовался, что хоть чем-то может быть полезен. Засуетился, побежал добывать какие-то ключи, бормоча, что, к сожалению, здешний туалет служит кладовкой для реквизита. А по нужде они ходят… тут недалеко… чуть-чуть пройти… Оказывается, подступы к заветному нужнику охранялись, ключи передавались из рук в руки только посвященным. Наконец он появился с большим ключом в руках — такие вот, от городских ворот, в средневековье передавали командующим армии-победительницы.