Леонид Леонов - Пирамида. Т.1

Чуть смежив глаза, попытался через память побывать дома, поочередно обошел домик со ставнями, даже заглянул через порог в захиревшую аблаевскую квартирку, но конечно не смог представить истинной тамошней действительности — ни Дуни, как она все утро разыскивала зачем-то режиссера Сорокина по безответным телефонам кинофабрики, или Никанора, вопреки своим материалистическим убеждениям собравшегося обратиться к ангелу Дымкову за помощью, ни Егора, в последний миг отступившего от своей доносной затеи, а тем более виновника всех старо-федосеевских зол, фининспектора Гаврилова, находившегося в тягостном служебном замешательстве. Подобный ход вещей представлялся маловероятным, но еще сутки назад и сам о.Матвей счел бы верхом неправдоподобия, чтобы даже поставленный в исключительные обстоятельства немолодой православный священник не только преступил на страстной седмице свято-отеческие запреты в отношении непоказанной пищи, но еще при седых-то волосах уступил мальчишескому соблазну покататься на колесе.

Но как ни старался сладостными воспоминаньями изгнать из памяти последнее приключенье, память упорно возвращалась к нападавшему на него фантому... Всякий населяет свою окрестность родственными ему видениями, — вот и о.Матвей весьма долгое время почитал доносившиеся в Старо-Федосеево и описанные ранее стон и скрежет зубовный отголосками некой предвечной, в канун после последнейших времен обострившейся битвы на запредельных плацдармах неба. С годами, особенно после тяжкого семейного потрясения позапрошлой осенью, понял и он, что не призраки сражаются кругом, а только люди, но и тогда, по неспособности постичь умом бушевавшую в России политическую доктрину, он стремился упростить ее до наглядности детского рисунка. Все же, несмотря на ее вполне земное содержание, апокалиптический багрец почудился о.Матвею на плечах давешнего человека с ненадежной пуговкой, по всем статьям принадлежавшего к тому исторически-отчаявшемуся поколению, что в отмену прежних, окольных и одиночных путей к блаженству взяло на себя грех и подвиг проложить кратчайшую, уже для всех обязательную магистраль прямиком в золотой век. Изыскательские партии еще раньше врубились в толщу человечества, как в рудный или угольный пласт, и первые метры трассы дались сравнительно легко, — позже появился липкий смрадный плывун, углубившиеся в туннель смельчаки стали увязать в наползавшей на них человечине. Не всех выбывших из строя успевали удалять из обихода, иные непримиримые, сраженные наповал и с дырой во всю душу, еще бродили среди живых, ища разрядиться обо что-нибудь до нуля... Для начинающего бродяги было сверхудачей выйти без поврежденья из подобной встречи, — именно еще длившийся спазм кромешного страха, усиленный сознанием полной беззащитности, возвращал ему полуутраченное ощущение жизни.

Устроившись на спине, о.Матвей увлажнившимся взором обвел свое пристанище. Разумеется, дома было бы посуше и теплей, но для временного привала на пути к блаженству и такое, при отсутствии посторонних помех, выглядело сущей находкой. Как голод считается лучшей приправой к трапезе, так же полдневное хождение по мытарствам в сочетании с бессонной ночью накануне весьма располагали к отдохновенью. Оно и неплохо было б соломкой либо стружками подоткнуться кругом вместо одеяльца, но всю квартиру в скитанье с собой не заберешь! Опять же проглянувшее на исходе дня косое солнышко так славно пригревало пятки старо-федосеевскому батюшке, что вскорости, всплакнуть не успевши, провалился в мертвое забытье.

Обошлось без снов, но причудилось в конце, будто умер и за ненадобностью стаскивают с покойника сапоги. У закоченевшего тела не было малейшей воли к сопротивлению. Лишь когда принялись за второй, через силу приподнялся на локте взглянуть, кто с ним помещается в могильной тесноте. Чья-то тень заслоняла входной просвет с желтой зорькой на закраине позднего неба. Она лучше возвращала к действительности, нежели матерный приказ выгружаться на расправу, оставленный без отклика по неповиновенью языка. Начальная мысль о грабителе сменилась догадкой о здешнем хозяине: при обходе наткнулся на самовольного постояльца. Предположенье подтвердилось, как только в несколько приемов удалось выбраться из норы.

Нередко и при других заболеваниях сон перемежается с прослойками яви, и тоже при попытке разграничить их смертельно болит голова. Застукавший Матвея страж походил на ожившую чернильную кляксу в своем выворотном тулупе и с берданом ископаемого образца: больше не виднелось следов на свежевыпавшем снегу. Насколько позволяла судить белесая мгла кругом, поимщик был того же преклонного возраста, что и добыча.

— Ладно, отдай обувку-то, шатун, куда тебе непарный! Чуть ногу из сустава не выкрутил...

— Думаю, не помер ли, — прикладом ружьишка придвинул валявшуюся вещь владельцу. — Получай свое имущество.

— Старикам о сию пору спать положено. А ты колобродишь впотьмах, людей покоя лишаешь, креста на тебе нет.

— Хорошо вам, бродягам: ровно птица укрылся рукавом и дома. А тут выслуги до пенсии не хватает, да учти, старуха безногая на руках. Спасибо, разрешил Павел Степаныч докараулить годок... Чего там у тебя, ай не налезает?

— Беда, совсем руки отказали, — не справляясь с размотавшейся оберткой, все топтался Матвей на одной ноге, пока не надоумил тот присесть на свою шкатунку. — Ладно, разул ты меня, изгнал из рая... дальше что, дремучее ты диво лесное?

Возможно, дело промеж них так и закончилось бы обоюдным стариковским ворчаньем, кабы по неопытности не задел невзначай достоинство вооруженной до зубов власти.

— Я тебе, такой-то матери своей сын, не диво лесное, а власть приставленная... не видел, куда лез? Складены ящики, значит, складское помещение, вход посторонним запрещен! Да еще вопрос — отколе ты тут под покровом ночки темной взялся?.. За что и должен я тебя предоставить по назначению.

При всем комизме положения у Матвея и ноги отнялись, едва сообразил возможные последствия милицейского протокола помимо крушения всеалтайских планов вообще.

— Слышь-ка, начальник неусыпный, не торопился бы, ночь-то велика. Ты лучше достань очки, спичку на меня потрать... Похож я на мазурика? Мне и мысленно-то такого груза не поднять. На таких казенную бумагу изводить — весь капитализм по миру пустишь в одночасье! — все пытался о.Матвей смягчить ему сердце. — А не-то, давай, я тебе сразу открою весь мой секрет...

— Нечего там, выгребай вперед, а я за тобой в кильватере... и барахло твое сам понесу, — в предвидении возможного бегства было о.Матвею в ответ.

Когда же последний вызвался хоть ружье ему донести, тот, взваливая ношу на плечо, лишь усмехнулся зловеще на тотчас разгаданное намерение злоумышленника.