Эрик Сигал - Однокурсники

— В таком случае, Дики, — прервал Эндрю мечтания своего старинного дружка, — надо поскорей затащить его наверх. Не то вдруг какая-нибудь клиффи[11] будет идти мимо, пока мы тут торчим, и тебе придется демонстрировать свое умение на людях.

— Я могу, — бесстрашно парировал Ньюол и тут же добавил: — Ладно, давайте отнесем наше имущество наверх. Мы с Энди берем диван.

Затем, повернувшись к самому крупному участнику их трио, он крикнул:

— Ты управишься с этим креслом один, Уиглсворт?

— Запросто, — коротко ответил атлет-великан.

Он тут же поднял огромное кресло, водрузил его себе на голову, словно это был раздувшийся до невероятных размеров футбольный шлем, и пошел наверх по лестнице.

— Это наш могучий Майк, — сострил Ньюол. — Краса и гордость Гарварда, в ком будет вечно жить командный дух, и первый человек среди выпускников этого университета, кому в будущем выпадет честь исполнять роль Тарзана в художественных фильмах.

— Всего три лестничных пролета. Ну пожалуйста, ребята, — заклинал Дэнни Росси.

— Эй, послушай, паренек, мы договаривались, что только доставим эту штуковину. Ты не предупреждал о ступенях. Мы поднимаем рояли только на лифте.

— Да ладно вам, ребята, — упорствовал Дэнни. — Вы же знаете, в гарвардских общежитиях нет никаких лифтов. Ну что вам стоит поднять инструмент на три пролета и вкатить в мою комнату?

— Еще двадцать баксов, — ответил один из грузчиков, крепкий малый.

— Но как же так, я за этот чертов рояль заплатил тридцать пять!

— Решайся, малыш. Или хочешь стать «поющим под дождем»?

— У меня нет двадцати баксов, — простонал Дэнни.

— Нюни утри, студент, — рявкнул тот из грузчиков, который был поразговорчивей.

И легким шагом они удалились.

Дэнни посидел несколько минут на ступенях Холворти-холла, обдумывая затруднительное положение, в котором оказался. А потом его осенило.

Он поставил перед инструментом шаткую табуретку, поднял крышку дряхлого рояля и начал наигрывать популярные мелодии — сначала робко, затем все уверенней, — чтобы вдохнуть жизнь в стертые клавиши.

Погода стояла теплая, почти все окна в Гарвардском дворе были распахнуты — неудивительно, что почти сразу вокруг него собралось довольно много людей. Несколько наиболее энергичных первокурсников даже принялись танцевать, чтобы заодно поддержать форму перед предстоящими победами в Рэдклиффе, а также и на других площадках танцевальных сражений.

Он был великолепен. А его сокурсники были по-настоящему взволнованы тем, что среди них обнаружился такой талантливый музыкант. («Этот парень — второй Питер Ниро»[12], — заметил кто-то из них.) Наконец Дэнни закончил играть — вернее, это он думал, что закончил, но не тут-то было. Все хлопали ему и кричали, чтобы сыграл еще. Он стал принимать заявки на исполнение различных произведений: от «Танца с саблями» до «Трех монеток в фонтане».

В конце концов на месте происшествия случайно оказался один из университетских полицейских. Именно на это Дэнни больше всего и рассчитывал.

— Эй, ты, — грозно рыкнул полицейский, — играть на пианино у Гарвардского двора запрещено. Двигай отсюда в общагу вместе со своим инструментом.

Толпа неодобрительно зашумела.

— Послушайте, — обратился Дэнни Росси к своей благодарной аудитории. — Почему бы нам всем вместе не поднять рояль по лестнице в мою комнату? А там я смогу играть хоть всю ночь.

Раздались крики согласия, и с полдюжины самых крепких парней из присутствующих с радостной готовностью подхватили инструмент Дэнни и понесли наверх.

— Погодите минуту, — предупредил коп. — Помните: никакой музыки после десяти вечера. Таковы правила.

Снова послышались свист, ропот, улюлюканье, тогда Дэнни Росси вежливо ответил:

— Да, господин полицейский. Обещаю, я буду играть только до обеда.

Хотя Тед Ламброс и не удостоился привилегии переехать в общежитие из каморки, в которой провел все свои школьные годы, он тем не менее большую часть этого дня тоже провел в заботах, приобретая в «Курятнике» очень важные предметы.

Прежде всего он купил зеленый рюкзак для книг — вещь, совершенно незаменимую для серьезного студента Гарвардского университета. Рюкзак — это как практичный талисман: подходит для того, чтобы носить в нем инструменты, нужные в работе, и одновременно выдает в человеке настоящего ученого. Кроме того, он заплатил за большой прямоугольный флаг малинового цвета, на котором красовалась кичливая надпись буквами из белого сукна: «Гарвард, выпуск 1958 года». И пока другие первокурсники развешивали точно такие же вызывающие тряпки по стенам своих общежитий в Гарвардском дворе, Тед покрыл этим куском ткани письменный стол в своей крошечной комнатке.

Для полного счастья он обзавелся курительной трубкой солидного вида — когда-нибудь обязательно научится ею пользоваться.

По мере того как день клонился к вечеру, он все проверял и перепроверял свой тщательно подобранный гардероб из подержанных вещей, пока мысленно не объявил себе, что готов встретить завтрашний день, а с ним и все те испытания, которые ожидают его в Гарварде.

А потом атмосфера волшебства рассеялась, и он направился по Массачусетс-авеню в «Марафон», где снова напялил на себя все то же потрепанное барахло, чтобы подавать на стол кембриджским львам мясо молодого барашка.

Это был день стояния в очередях. Сначала утром, у стен Мемориал-холла, а потом, сразу после шести вечера, у входа в столовую «Фрешмен-Юнион», где сформировалась колонна из желающих поужинать, которая протянулась наружу, вниз по гранитным ступеням и дальше — чуть ли не до Куинси-стрит. Естественно, все первокурсники были в пиджаках и при галстуках, хотя различных расцветок и неодинаковых по качеству — в зависимости от вкусов и возможностей тех, кто их носил. Университетские правила подробно разъясняли, что студенту Гарварда пристало принимать пищу только в приличной одежде.

Однако этих разодетых по всем правилам джентльменов ожидал неприятный сюрприз: в столовой не оказалось тарелок.

Еду здесь накладывали в пластмассовые, почти как для собак, миски желтовато-коричневого цвета, зачем-то разделенные на неравные части. Единственно целесообразным отделением в этом хитроумном приспособлении была круглая дырка в самом центре — туда можно было поставить стакан с молоком.

При всей оригинальности конструкции емкость не могла скрыть того прискорбного факта, что еда для первокурсников оказалась совершенно никудышной.