Ота Павел - Великий скиталец по водам

Рассказ из сборника того же названия

Перевод с чешского Елены Жуковой

Моему отцу вновь захотелось порыбачить с Карелом Прошеком, причём было ему всё равно, что ловить. Мы приехали на Бранов, дядюшка с отцом обнялись, как в годы войны, когда подолгу не видались. Прошек принёс с чердака жёлтые бамбуковые удочки со старыми роликовыми катушками и белыми блёснами, стряхнул с них пыль и паутину. Пошёл в сад, накопал червей. Потом положил на колоду белую курицу и отсёк ей голову, дал мне её ощипать, а сам принялся разливать по бутылкам домашнюю сливовицу.

Карел с отцом решили, что мы пойдём к плотине ловить угрей, там и зажарим курицу, а вернёмся только утром. Отец очень обрадовался, что предстоит ловля угрей. Угорь бесподобен на вкус, напоминая нежное блюдо из языка; его трудно сравнивать с речными рыбами. Он пахнет дальними далями, плодами моря и океанскими водорослями.

Вышли мы под вечер. У каждого удочки и подстилки, дабы не застудиться на сырой земле. Дядюшка Прошек бросил ощипанную и выпотрошенную курицу в воду, прямо к рыбам. Пускай, как говорится, чуток прополощется.

Вспомнились мне наши походы на усача, только вот теперь эти двое мужчин постарели, по тропинке шли уже не так легко. Но и как тогда, до войны, небо голубело, шумела вода на плотине, а вдали, на мельнице, горела одинокая лампочка. Дядюшка Прошек сказал:

— Давайте тут устраиваться.

И взялся за удочки. Всего их было шесть штук. Их мы расположили рядом, и к каждой отец приладил по маленькому колокольчику вроде тех, что вешают на рождественские ёлки.

Совсем маленькие колокольчики, чуть больше глиняных шариков, которыми играют дети, загоняя их в ямки. Зато каждый колокольчик из золота, и каждый звонит, когда угорь оказывается на крючке.

Для ловли угрей, однако, ночь была неподходящей, и мы это знали. Большая луна отливала серебром, белые звёзды рассыпались по всему небу. Угорь, подобно летучей мыши или дикому зверю, предпочитает темноту, в светлые ночи он показывается редко. Но нас это не очень заботило. Важнее всего было то, что мы вместе, может, и в последний раз.

Мы отошли подальше от удочек, чтобы чувствовать себя посвободнее. Дядюшка Прошек развёл небольшой костёр и на проволоке подвесил над огнём курицу. Потом вытащил бутылку и, как десять лет назад под акацией, предложил мне:

— Хлебни.

И я хлебнул, потому что был уже почти мужчиной. Отец не возразил. И он тоже отпил, хотя к спиртному был равнодушен. Костёр согревал нас снаружи, сливовица — изнутри. Языки наши развязались, отец с дядюшкой дымили сигаретами, а я слушал их рассказы о давних похождениях. Не помню уж точно, о чём они рассказывали, но, кажется, что-то об Африке, обычаях чернокожих. Потом заговорили о рыбе. Вспомнили, сколько было поймано, а какая рыба ушла, и, как все рыбаки на свете, сошлись на том, что самая крупная рыба сорвалась. Как-то дядюшка Прошек тащил на верёвке одиннадцатикилограммовую щуку. Он поскользнулся, угодил рукой прямо в зубастую пасть и выпустил рыбину. Она соскользнула в реку, перекусила леску, и след её простыл.

Тут зазвенел колокольчик. Нам показалось это нелепым, поначалу мы даже не сообразили в чём дело. Вспомнив о золотых колокольчиках, мы стремглав бросились к удочкам, и отец вытянул килограммового угря, который, видно, ясную ночь перепутал с тёмной. Отец опустил рыбину в частую сетку, затянул её на пять узлов и повесил на ольху.

После этого мы расправились с прокоптившейся курицей, запив её сливовицей. Мы уже не разговаривали, а слушали ночь. Хлюпая, гонялись за рыбками голавли, бесшумно скользили между деревьями летучие мыши. Звёзды купались в реке, а луна присматривала за ними. Ведь сам Космос велел ей опекать звёзды. Я взглянул на отца и на дядюшку Прошека: возле куриных косточек и пустых бутылок дремали они, свернувшись калачиком на своих подстилках.

Я подошёл к ольхе, на ветвях которой в сетке висел угорь. Он был живой, маленькие его глазки горели золотом; будь он человеком, я бы сказал, что у него жар.

Угорь извивался в сетке, но шансов на спасение не было никаких. Однако он не сдавался, как не сдаются сильные духом люди. Угорь никогда не теряет надежды.

Я прилёг в траве у костра и стал размышлять о скитальце угре и обо всём его роде. В жизни его для нас больше загадочного, чем понятного. Я размышлял о рыбе, которая живёт здесь, на нашей планете, миллионы лет. О рыбе, которая хранит тайны древних морей и океанов. Я вспомнил, как греческий философ Аристотель опроверг ошибочное утверждение, будто угри рождаются в иле озёр. Я представил себе, как Дан Шмидт защищает первую верную догадку, что угри нерестятся у берегов Америки в Саргассовом море. Они приплывают туда из рек Европы и Северной Африки. Там, в чаще бурых водорослей саргассум, в одном из самых тёплых и самых солёных морей, предаются они любви. Они баюкают своих детей-икринок на коричневых водорослях. Тайны их жизни пришлось отгадывать крупицу за крупицей. К угрям прикрепляли даже миниатюрные радиопередатчики, чтобы проследить, куда их влекут пути ежегодных дальних странствий.

Мы не знаем, где умирают угри. Может, они гибнут после нереста, погружаясь в пучину? А их детей, стекловидных и прозрачных угрят, сотни километров несёт Гольфстрим. Угрятам, а они не крупнее листка вербы, понадобится три года, чтобы добраться до устьев тех рек, где жили их отцы и матери. Самцы остаются в устьях и тут дожидаются возвращения повзрослевших самок. Десятки лет живут они в реках. И здесь-то мы ловим их — узколобых или широколобых, зелёных или иссиня-чёрных. А уцелевшие вновь отправляются за тысячи километров в Саргассово море. Учёные ломают голову над тем, что толкает к этому угрей и как отыскивают они дорогу. Птицы — по звёздам и солнцу, а вот как под водой, на большой глубине, определяют направление угри? По дну? Используя магнитное поле Земли? Или они обладают незаурядным чувством ориентации?

Тогда вопросы эти не казались мне столь уж сложными. Ведь там, у берегов Америки, они родились, туда они и возвращаются. Домой дорогу найдёт всякий. Там они родились, там они хотят составить пары, а потом и умереть. Они плывут с такой одержимостью, что, когда пробьёт их час, угрей не останавливают никакие препятствия. Но некоторые они преодолеть не в силах. Они словно ничего не видят перед собой. Захваченные потоком, они попадают в турбины и погибают. Рассказывают, что угри обходят большие плотины по мокрой траве, продираются сквозь сети, расставленные рыбаками и браконьерами. В море глаза их увеличиваются, чтобы видеть лучше, а желудок сокращается. Они меняют цвет, становятся серебристыми. И все плывут к цели, ни на миг не теряя надежды.