Ирина Свенцицкая - История Древнего мира, том 2

В Передней Азии существовало великое множество религий различных уровней и форм: примитивные верования племен и олимпийская религия эллинов, сложные политеистические религии египтяп и вавилонян, монотеистический яхвизм иудеев и дуалистический зороастризм у персов. Ахемениды придерживались принципа терпимости к чужим религиям, что, как мы уже знаем, проявлялось в оказании государственной помощи культу Ахурамазды и эламского Хумбапа. храму египетского Амона и вавилонского Мардука, иерусалимского Яхве и олимпийского Аполлона, в принятии, например, утверждения, что Дарий I — царь, «рожденный (египетской!) богиней Нейт», которого «Нейт признала своим сыном».

Религиозная терпимость Ахеменидов содействовала повсеместному религиозному синкретизму.

Наглядный пример тому — малоазиатский культ Аполлона Лербенского, в котором олимпийский Аполлон слился с малоазийским Аттисом. В политеистических религиях синкретизм усиливал тенденцию к единобожию. В монотеистическом яхвизме, испытавшем воздействие дуалистического учения Заратуштры, появились очевидные универсалистские тепдепции в признании Яхве богом всех стран и всех людей: «Ко мне обратитесь и будете спасены, все концы земли... Перед много преклонится каждое колено, мною будет клясться всякий язык» («Второ-Исайя»). Своеобразным проявлением универсализма был термин «Бог небесный», упоминаемый в официальных эдиктах персидских властей, приведенных в ветхозаветной «Книге Ездры», Если для составителей эдиктов в царских канцеляриях Ахеменидов это был, скорее всего, иранский Ахурамазда, то и восприятии членов палестинской гражданско-храмовой общины ото, несомненно, был их Яхве. В этой универсалистской тенденции сказывалось влияние самого существования мировой державы и объединительных усилий Ахеменидов.

Но эта тенденция сосуществовала с партикуляристской, которая особенно заметна в гражданско-храмовых общинах. Партикуляризм, т.е. подчеркивание взаимосвязанности коллектива со своим божеством, признание исключительности данного коллектива, был необходимым порождением самой сущности гражданско-храмовой общины, непременным условием ее самоутверждения. Свой культ был идеологическим оправданием автономии общины, ее особых обычаев и даже особого языка. Поэтому члены храмового объединения Гиргалея (в Малой Азии) составляли посвятительные надписи по-гречески своим божествам Аполлону Лербенскому и Лето; поэтому в «Книге Ездры» после арамейского эдикта Артаксеркса I, в котором упоминается «Бог небесный», начинается древнееврейский текст: «Благословен Яхве, бог отцов наших», подчеркивавший связанность бога с еврейской общиной; поэтому члены общины Урука нарекали сыновей по имени местного бога Ану, сохраняли особую нотариально-правовую систему и вымерший за пределами городов аккадский язык.

Противо- и взаимодействие универсализма и партикуляризма отчетливо прослеживается в традиционных жанрах самой богатой или лучше всего сохранившейся из литератур VI — IV вв. до н.э. — в ветхозаветной литературе палестинской гражданско-храмовой общины, где продолжалось создание религиозных псалмов и пророчеств, производились отбор и редактирование древних сказаний и законов, был составлен «Жреческий кодекс» и канон «Пятикнижие» (книги «Бытия», «Исхода», «Левит», «Чисел» и «Второзакония»), вмененный теперь в религиозную догму всем членам общины. Во всех этих произведениях в бесконечных вариациях разрабатывалась старая тема о всемогуществе единого бога, его всеобъемлющем господстве над всеми людьми или избранной общиной, о полной подчиненности ему всех людей и особом его договоре с членами этой общины.

Аналогичные процессы происходили в той или иной форме повсюду: не случайно в гражданско-храмовой общине в Уруке вместо прежней богини-покровительницы Иштар выдвигается местный бог неба Ану, не имевший ранее большого значения в культе, но зато лепт отождествлявшийся с «Богом небесным» Ахеменидов. Эта тема звучала также в зародившейся в среде писцов Египта, Двуречья и Палестины II тысячелетия до н.э. так называемой литературе мудрости, которая стала очень популярной в VI — IV вв. до н.э. В то же время в произведениях этого жанра — первых шести главах ветхозаветной «Книги Даниила», в найденной в Египте, в г. Элефантине, но происходящей из Месопотамии арамейской книге «Премудрости Ахпкара» и других, учащих трудному искусству праведно жить, главный герой — это человек, и в них подчеркивается значимость правильных человеческих деяний: «И муж отличный, сердце которого полно добра, подобен луку, натянутому сильным человеком» («Ахикар»).

Признание значимости человека и его деяний, возможно, было обусловлено усилением роли индивидуума в социально-экономической жизни гражданско-храмовых общин и навеяно учением зороастризма о высоком назначении человека, призванного обеспечить победу божества добра и света. Это мы обнаруживаем также в ветхозаветных исторических произведениях VI — IV вв. до н. э. Гибель государства Давидидов и разрушение храма, зарождение пной формы государственности — все это заставляло пересмотреть сотворенную в первой половине I тысячелетия до н.э. картину исторических судеб парода. На рубеже V — IV вв. до н.э. создаются книги Эзры (Ездры) и Нехемии, повествующие о возникновении послепленной общины, пишется «Книга Паралипоменоп», в которой во многом по-новому излагается и оценивается история Давидидов. В этих произведениях, как и в исторических новеллах того времени (в ветхозаветных книгах «Руфь» и «Эсфирь», апокрифической книге «Юдифь»), подчеркиваются активность человека и значимость его деяний, что, конечно, не означает отрицания божественной воли и провидения. Такое понимание роли божества и человека в какой-то мере сближает эти ветхозаветные произведения с первыми трудами эллинских логографов.

«А финикияне эти, прибывшие в Элладу... принесли эллинам много паук и искусств и, между прочим, письменность»,— писал Геродот, выразив господствовавшее в Элладе признание великой роли восточной культуры в образовании эллинской. В VI — V вв. до н.э. восточная культура оказывала на эллинскую большее воздействие, чем последняя на восточную. Эллинское влияние более заметно в искусстве ахеменидской Передней Азии: оно сказывается в изображениях на малоазийских печатях V — IV вв. до н.э. и в скульптурах, украшавших дворцы Ахеменидов в Сузах и Персеполе, где эллинским было тяготение рельефов к объемности, широкое применение складок в изображении одежды. Однако и в изобразительном искусстве элинское влияние уступает «внутриближневосточному», так что приходится признать преобладание «внутриближневосточного» синтеза во всех сферах культуры предэллинизма.