Юрий Любопытнов - Огненный скит

— Ну под кустом не под кустом… Смотри, только голову не потеряй.

— Не потеряю. Она у меня не лишняя.

Проводив Антипа, Прасковья задумалась. Скоро восемнадцать лет, как подбросили им младенца. Как она радовалась, как благодарила Бога, что принёс им утешение с мужем, как молила о здоровье того, кто подкинул его им. Кто это был, мужчина, женщина, родной или чужой младенцу человек? Да в этом ли суть? Думала иногда, не вернулись бы, не предъявили бы права на малышку. Она бы не отдала. Тогда они поговорили с Маркелом и решили — в приют мальчонку не отдавать. Они бездетные — пусть растёт у них. У всех по восемь — десять детей, и ничего — управляются, а они одного не прокормят? А теперь вон какой вымахал детина, скоро жениться пора. Хоть и не родила она его, а всё равно свой, сын. Об одном печалилась в его младенчестве — кровь незнакомая. Обидчив не в меру, крут не по возрасту, упрям и своеволен. К людям относится спесиво. И к Изоту был без особого почтения, тот хоть работник, но всё равно человек. И грамоте разумел, и много чего знал, чего Антипу и не снилось. Боялась — не убережёт свою голову, если нрав почём зря будет свой показывать. Отколотили один раз деревенские парни, так простить до сих пор не может, всё злобу таит…

Антип не собирался идти в Дурово. Это он сказал матери для отвода глаз. У него был совершенно другой замысел. Рассказ Изота о грамоте, в которой говорилось про скитские сокровища, унесённой поручиком Олантьевым, не давал ему покою с того самого дня, как он вернулся на мельницу. Он смекнул, раз барин доживает последние дни свои в имении, значит, грамота должна быть у него. Не оставит же он её в чужих руках, на произвол судьбы. Думая так, он решил наведаться к нему, но не в качестве гостя, барин бы и не принял его, а под покровом ночи, тайно, считая, что в этом помех ему не будет. Барин был беспомощным, а двое-трое старых слуг не преграда для молодого парня.

Пошёл он по дороге к Дурову, но не доходя до деревни, свернул в лес. Тропинку он набил, когда ходил разведать, где живёт барин и как легче проникнуть в господский дом. Поэтому шёл уверенно, держась примеченных ориентиров. Стало смеркаться, и он ускорил шаг, чтобы посветлу выйти на поле, а дальше оврагом зайти на зады барской усадьбы.

Имение Олантьева отстояло от мельницы верстах в двадцати пяти, если ехать по дороге, а напрямую через лес путь был в два раза короче. От Дурова, где Антип бывал не единожды, вообще рукой подать. Когда-то обширные леса вокруг имения, поля и луга, другие угодья были собственностью отца поручика.

Он считался крупным землевладельцем. Сын же, уродясь непутёвым, мотом и карточным шулером, продал земли за карточные долги и пьяные кутежи купцам и мелким фабрикантам. Ему теперь принадлежал лишь старый дом с парком и прудами да несколько десятков десятин земли вокруг.

Антип вышел на опушку, когда почти стемнело. Не спеша, оглядываясь по сторонам, хотя знал, что в такой час здесь никого не должно быть, направился к видневшемуся вдали высокому дубу с раскидистой кроной. Подойдя, встал на колени у корней и стал разгребать опавшие листья. Разворошив их, вытащил из тайника заранее укрытые фонарь со свечой, моток верёвки и нож. Последними достал выдергу — гвоздодёр, кованую полоску с раздвоением на конце, большой сенной мешок, стащенный у отца, и пузырёк с деревянным маслом. Всё это было приготовлено загодя, и не в один день, на всякий случай, не зная, что понадобится, а что нет. Припасая эти вещи, Антип кое-что сам додумал, кое о чём прочитал в одной книжке, попавшейся ему под руку. Определённого плана у него не было. Он знал только одно — проникнуть в спальню старого немощного барина и поискать там грамоту.

Как это сделать, он тоже обдумал. Два раза ночью уже проникал в дом, когда все спали, но войти в спальню барина не решался. Распорядок дня слуг и самого барина он до этого выведал у словоохотливого Мефодия, родственника Ивана Кривоногова, приятеля Антипа из Дурова. Заведя как-то шутейный разговор с полупьяным стариком, пришедшим к родственникам на престольный праздник, подъелдыкивая его, он многое выведал у него. Сам проверил рассказ Мефодия, узнал расположение комнат, где слабое окно, и решил сделать задуманное ещё потеплу, пока не вставили вторые рамы.

Просидел он под дубом час или два, привалясь спиной к шершавому стволу, дожидаясь урочного часа. Когда по его соображениям час этот наступил, поднялся, завернул в мешок предметы, взятые в тайнике, и через поле пошёл в сторону имения. Тьма стояла кромешная, к тому же занялся мелкий дождь, но неожиданно кончился. Небо было затянуто сплошными чёрными тучами.

Пройдя по дну широкого оврага, заросшему низкорослой ольхой, выбрался на ровную луговину, подходившую к неогороженному парку. Когда-то парк был большим и ухоженным. Росли в нём деревья, не встречавшиеся в здешних лесах, а привезённые бывшим хозяином из других земель: туи, кедры, каштаны. Раньше за ними следили, а теперь стало некому, и они подмерзали, сохли, трухлявили.

Барский дом стоял на отшибе. Наискось от него за пустырём возвышалась церковь, а дальше за неглубокой ложбиной раскинулось село Спас-на-Броду.

Ничто не нарушало ночного покоя. Барин собак давно не держал, и Антип мог подойти к дому, не опасаясь, что его услышат сторожевые псы. В барской людской, куда на лето перебирались слуги, огонь не горел, должно быть все спали, что было на руку Антипу.

Он обошёл дом кругом. Ещё раз уточнил, где спальня барина, и остановился рядом с окном комнаты, в которой никто не жил. Оглянулся, подёргал раму. Она не подавалась. Тогда он просунул под неё выдергу и осторожно нажал. Рама стронулась с места. Он смазал петли деревянным маслом и раскрыл её. Она распахнулась без скрипа.

Окно было не высоко от земли, и Антипу не составило большого труда перелезть через подоконник со своим нехитрым скарбом и очутиться в комнате. Она была пуста. В углу возвышалась изразцовая печка, но её не топили, и в комнате было сыро, пахло плесенью и затхлостью. Антип свернул мешок так, чтобы получилось нечто наподобие накидки с углом-башлыком, набросил на голову и плечи. Поднял стекло у фонаря и зажёг свечу. Тусклое пламя осветило стол на гнутых ножках, придвинутый к стене, лампу с пыльным абажуром, диван с резной спинкой со сброшенными чехлом, два или три кресла.

Спрятав фонарь в полы накидки, Антип подошёл к двустворчатой двери с бронзовыми ручками, ведшей в коридор, толкнул её, но она не подавалась. «Неужели заперта?» — подумал он. Мефодий говорил, что двери в пустующие комнаты не запирались.

— Живём при полной свободе, — хвастался он. — Иди, куда хочешь, всё открыто.