Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

Она ненавидит Виолетту! С каких пор? Да с тех самых, как прочла письмо! Было бы прекрасно, если бы она могла сказать, что ненавидела Виолетту раньше, с того дня, когда та сделалась серьезным препятствием в ее планах, связанных с Гизом, и что в ее лице она ненавидела именно это препятствие! Однако привыкнув разбираться в своих чувствах, Фауста, краснея от стыда и бессилия, должна была признать правду: прежде она не испытывала ненависти к Виолетте. Она всегда видела в ней лишь бедную маленькую девочку, которая волей случая встала на ее пути и которую следовало хладнокровно устранить.

Теперь она ненавидела Виолетту лютой ненавистью. Потоки огнедышащей лавы, которые в свое время воспламеняли кровь ее бабки Лукреции, будоражили нынче и ее кровь… Ведь ей сообщили, что Пардальян зачем-то разыскивает Виолетту!

Фауста никогда не знала любви, но сейчас ее душу охватил пламень. Принцесса была влюблена и ревновала Пардальяна к Виолетте!

О! Когда она едва не раскрыла душу перед Клодиной де Бовилье, когда она, такая гордая и такая уверенная в себе, заявила аббатисе, что никогда не полюбит, она и не подозревала, что так скоро познает и любовь, и ненависть!

Фауста провела самую ужасную ночь и самый отвратительный день в своей жизни. Что делать? Как поступить? На что решиться? Она не знала! Однако она все-таки решила что-нибудь предпринять и поэтому на всякий случай переоделась в мужской костюм.

Что она намеревалась делать? В этот день она пережила незабываемые часы — часы борьбы и растерянности, и некое решение постепенно созрело в ее голове. Около полудня она отправила гонца к Клодине, чтобы предупредить ее о своем скором визите и передать, что аббатиса жизнью отвечает за пленницу.

Около четырех часов она написала герцогу де Гизу и сообщила, что Пардальян в Париже. Она долго не могла решить, называть ли герцогу гостиницу «У ворожеи», но в конце концов отложила решение на завтра. Почему? Чего она ждала?

Около шести она, как обычно, принимала у себя многочисленных секретных агентов, которые извещали ее о происходящем в Париже и во дворце у Гиза.

И приблизительно в девять часов вечера мы застаем ее возле изящного столика, в который раз перечитывающей письмо Клодины. Фауста намеревалась принять окончательное решение и казалась очень спокойной. Вот она встала, сожгла письмо на розовой восковой свечке, коснулась рукой в мягкой кожаной перчатке своей шпаги, позвонила в колокольчик и, не оборачиваясь, будучи уверена, что на ее зов немедленно явятся, отдала приказание:

— Четыре человека эскорта и лошадь для меня, немедленно. И пусть предупредят Бюсси-Леклерка, коменданта Бастилии, что я нанесу ему визит сегодня ночью.

Лошади, портшез, карета, эскорт — все это находилось в полной готовности и днем и ночью. Поэтому Фауста, отдав приказ, направилась к двери, не мешкая ни минуты. Менее чем через четверть часа она была уже на улице, где ее ожидали четверо всадников, и конюший подставил ей стремя…

— В Монмартрское аббатство! — приказала Фауста.

Маленький отряд сразу же пустился в путь. Они покинули Ситэ и направились к Монмартрским воротам. Ворота оказались запертыми. Согласно приказу герцога де Гиза, никому не разрешалось покидать столицу вплоть до нового распоряжения короля Парижа. Но один из всадников эскорта, не прибегая к вмешательству Фаусты, показал офицеру-охраннику пергамент с подписью герцога.

Разумеется, Фауста была обеспечена такими бумагами на все случаи жизни. Офицер немедленно понял, что ему надо делать, и приказал опустить разводной мост. Проезжая мимо стражи, Фауста бросила:

— Мы вернемся в Париж через два часа. Сделайте так, чтобы нам не пришлось ждать на другой стороне рва…

В Монмартрском аббатстве царили тишина и покой, все кругом было погружено во мрак. Но после того, как один из всадников особым образом постучал в ворота, двойные створки не замедлили широко распахнуться. Замелькали огни факелов. Спешившись, Фауста приказала проводить себя в апартаменты аббатисы; та, предупрежденная об этом ночном визите, поспешно одевалась.

— Что пленница? — спросила Фауста, и Клодина удивилась, уловив в голосе папессы нотки беспокойства.

— Она у себя, не тревожьтесь…

— Пусть ее приведут, или нет, лучше проводите меня к ней.

Аббатиса взяла свечу и пошла вперед, указывая путь Фаусте, которая властным жестом выслала из комнаты двух монашек, присутствующих при их разговоре.

Клодина спустилась по лестнице, миновала арку и вошла в сад, где находился домик, окруженный забором и похожий на тюрьму в тюрьме. Открыв калитку своим ключом, она направилась туда, где под охраной Бельгодера находилась Виолетта. Цыган всегда спал очень чутко. И как ни легки были шаги Клодины и Фаусты, он их услышал, вскочил с походной кровати, где дремал, не раздеваясь, подошел к выходу и спросил:

— Кто там?

Задав этот вопрос, он приоткрыл дверь и сразу же заметил аббатису. Вложив в ножны кинжал, который по укоренившейся привычке он вытащил на всякий случай, цыган согнулся в низком поклоне.

— Где пленница? — вновь спросила Фауста с той самой интонацией, которую уже раньше подметила Клодина.

Бельгодер узнал ее по голосу и склонился уже почти до земли.

— Я стерегу ее, как и всякого, кого мне прикажут, — сказал он. — Пленница там!

Он выпрямился и указал на дверь, закрытую на засов.

— Войдем! — коротко бросила Фауста.

Они оказались в комнате, наскоро меблированной маленькой походной кроватью, столом и двумя стульями; все это освещал факел. Многочисленные бутылки на столе — пустые и полные — свидетельствовали о том, что цыган пытался доступными ему средствами позабыть о неприятностях своего ремесла тюремщика. Клодина отодвинула засов на двери, указанной Бельгодером. Фауста взяла свечу и со словами: «Я зайду одна!» — исчезла в комнате, где томилась взаперти Виолетта. В этот момент с антресолей, находящихся в первой комнате, где остались ждать Клодина и Бельгодер, выглянул какой-то человек. Растерянное выражение лица, черные и гладкие волосы, расширенные от страха и любопытства глаза… Короче говоря, это был Кроасс.

Кроасс спал наверху на куче соломы. Шум разбудил его, и со своего наблюдательного пункта он видел все, что делается в комнате: он видел Клодину и Фаусту, видел, как Фауста удалилась в комнату, служившую Виолетте тюрьмой… Кроасс тоже задавался вопросом, что мог означать этот ночной визит. А главное, он спрашивал себя, не закончится ли все это ударами дубинкой, которыми одарит его щедрый Бельгодер. Не найдя никакого ответа, великан принялся ждать, затаив дыхание (дабы не привлечь к себе внимание хозяина).