Александр Дюма - Сан Феличе

— Это о кардинале Руффо, — сказал молодой человек, до которого дошел слух об экспедиции, но судьба ее была узникам совершенно неизвестна.

— Слушай, Андреа, слушай, — шепнул отец.

Песня продолжалась:

— Слышишь, отец? — сказал молодой человек. — Кардинал взял Кротоне и Альтамуру!

Певец продолжал:

— Слышишь, отец, — радостно прошептал молодой человек. — Он в Ноле.

— Да, я понял, — отвечал старик. — Но от Нолы до Неаполя, пожалуй, так же далеко, как от Нолы до Палермо.

Как бы в ответ на выраженное стариком беспокойство, голос пропел:

Едва отзвучал последний куплет, как молодой человек отпустил решетку и спрыгнул на свою постель; в коридоре послышались шаги — все ближе и ближе к двери камеры.

При тусклом свете подвешенной к потолку лампы отец и сын успели только обменяться взглядом. Обыкновенно в такой час к ним в темницу никто не спускался, а, как известно, узников тревожит каждый непривычный звук.

Дверь камеры отворилась, и пленники увидели в коридоре дюжину вооруженных солдат. Властный голос произнес:

— Вставайте, одевайтесь и следуйте за нами.

— Половина дела уже сделана, — весело откликнулся молодой человек, — вам не придется долго ждать.

Старик поднялся молча. Странно: тот, кто прожил дольше, казалось, больше дорожил жизнью.

— Куда вы нас поведете? — спросил он слегка дрогнувшим голосом.

— В суд, — отвечал офицер.

— Гм! Если так, боюсь, как бы он не опоздал, — сказал Андреа.

— Кто? — спросил офицер, подумавший, что это замечание обращено к нему.

— О, — небрежно бросил молодой человек, — некто, кого вы не знаете, мы с отцом говорили о нем перед вашим приходом.

Суд, перед которым должны были предстать оба обвиняемых, сменил собою тот, что карал за преступления против королевского величества; этот новый суд карал за преступления против нации.

Возглавлял его знаменитый адвокат по имени Винченцо Лупо.

Суд состоял из четырех членов и председателя и заседал на сей раз в Кастель Нуово, чтобы не надо было препровождать обвиняемых в Викариа, рискуя вызвать какие-нибудь беспорядки в городе.

Узники поднялись на третий этаж и были введены в зал суда.

Все пять членов суда, общественный обвинитель и секретарь, а также судебные приставы уже сидели на своих местах.

Две скамьи, вернее, два табурета ждали обвиняемых.

Официально назначенные защитники расположились в креслах, поставленных справа и слева от этих табуретов.

То были два лучших столичных правоведа Марио Пагано и Франческо Конфорти.

Обвиняемые отвесили правоведам самый почтительный поклон. Этим они признавали, что для их защиты избраны подлинные корифеи юстиции, хоть и придерживающиеся прямо противоположных политических убеждений.

— Граждане Симоне и Андреа Беккер! — обратился к обвиняемым председатель. — Вам дается полчаса для совещания с вашими защитниками.

Андреа поклонился.

— Господа, — сказал он, — примите мою благодарность за то, что вы не только предоставили нам с отцом возможность защиты, но и передали эту защиту в умелые руки. Однако я думаю, что дело не потребует выступления третьих лиц. Впрочем, это отнюдь не умаляет моей признательности господам, соблаговолившим обременить себя столь безнадежной задачей. А теперь вот что. В тюрьму за нами пришли в такой час, когда мы этого меньше всего ожидали, так что ни отец, ни я не успели выработать какого бы то ни было плана защиты. Поэтому я прошу вас вместо получаса для совещания с защитниками дать нам пять минут для разговора друг с другом. В столь серьезном деле нам необходимо посоветоваться.

— Хорошо, гражданин Беккер.

Двое защитников удалились; судьи начали переговариваться вполголоса, повернувшись друг к другу; секретарь и приставы вышли.

Отец и сын обменялись несколькими словами и, прежде чем истекли испрошенные пять минут, обратились к суду.

— Господин председатель, — сказал Андреа, — мы готовы.

Председатель зазвонил в колокольчик, призывая всех сесть на свои места, а секретарю и приставам — вернуться в зал.

К обвиняемым приблизились их защитники. Через несколько секунд был установлен прежний порядок.

Прежде чем опуститься на свой табурет, Симоне Беккер сказал:

— Господа, я уроженец Франкфурта и плохо, с трудом говорю по-итальянски. Поэтому я буду молчать; но мой сын родился в Неаполе, и он будет защищать нас обоих; дела наши одинаковы, так что и судить нас надо одновременно. Нас объединяет одно и то же преступление, если считать, что преступно любить своего короля, и поэтому мы не должны быть разделены и в наказании. Говори, Андреа: что бы ты ни сказал, будет хорошо сказано, что бы ты ни сделал, будет хорошо сделано.

И старик сел на свое место.

Тогда поднялся его сын и заговорил с удивительной простотою.

— Моего отца зовут Якоб Симон, а меня — Иоганн Андреас Беккер; ему пятьдесят девять лет, мне двадцать семь; мы живем в доме номер тридцать два по улице Медина; мы банкиры его величества Фердинанда. Я с детства приучен почитать короля и уважать его власть, и теперь, когда эта власть свергнута, а король отбыл, у меня, как и у моего отца, только одно желание — восстановить королевскую власть и вернуть короля. С этой целью мы устроили заговор, то есть мы хотели ниспровегнуть Республику. Мы прекрасно знали, что рискуем головой, но верили, что таков наш долг. На нас донесли, нас арестовали и отправили в тюрьму. Сегодня вечером нас извлекли из темницы и привели сюда, чтобы допросить. Но допрос не нужен. Я сказал правду.

Ошеломленные судьи, председатель, общественный обвинитель, секретарь, судебные приставы и адвокаты молча слушали молодого человека, а старик с неизъяснимой гордостью смотрел на него и кивал, подтверждая каждое его слово.

— Но, несчастный, — произнес Марио Пагано, — вы делаете всякую защиту невозможной.

— Вы оказали бы мне своей защитой большую честь, господин Пагано, но я не хочу, чтобы меня защищали. Если Республике нужны примеры самоотверженности, то королевской власти нужны примеры верности. Сейчас столкнулись два разных принципа — божественное право и право народное; может быть, им предстоит бороться еще целые столетия, надо, чтобы у них были свои герои и свои мученики.