Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Ну, конечно, и не просто думали, а имели добрые намерения.

— Да, вы правы, дорогой граф: я испытываю к вам самые теплые чувства; однако признайтесь, что вы заслуживаете большего: вы очень добры ко мне, вы оказываете мне бесценные услуги. Мне кажется, что судьба выбрала вас моим наставником, иными словами, вы призваны сыграть самую трудную из известных мне ролей.

— Признаться, я счастлив, графиня, слышать это из ваших уст. Итак, чем могу быть вам полезен?

— Как? Неужели вы, прорицатель, не можете угадать?

— Позвольте мне, по крайней мере, проявить скромность…

— Будь по-вашему, дорогой граф. Но тогда давайте вначале поговорим о том, что мне удалось сделать для вас.

— Я не могу этого допустить, графиня. Давайте, напротив, поговорим о вас, умоляю вас об этой милости.

— Ну что же, дорогой граф, прежде всего, одолжите мне этот волшебный камень, который делает вас невидимым: мне показалось, что, несмотря на резвость моих лошадей, за моей каретой шпионил кто-то из доверенных герцога де Ришелье.

— И что же этот шпион, графиня?

— Он скакал за моим экипажем на коне.

— Что вы думаете об этом обстоятельстве и с какой целью герцогу понадобилось за вами следить?

— Вероятно, он собирается сыграть со мной одну из своих злых шуток. Как бы вы ни были скромны, граф де Феникс, поверьте, что Бог наделил вас качествами, достаточными для того, чтобы разжечь в сердце короля ревность… из-за моих визитов к вам или ваших — ко мне.

— Графиня! Герцог де Ришелье ни в каком отношении не может быть для вас опасен, — возразил Бальзамо.

— Однако он был опасен, дорогой граф, до одного известного события.

Бальзамо понял, что речь шла о какой-то тайне, которую Лоренца еще не успела ему раскрыть. И потому он не отважился ступить на незнакомую почву: он лишь улыбнулся в ответ.

— Да, он был опасен, — повторила графиня, — и я едва не оказалась жертвой его козней. Да и вы там сыграли кое-какую роль.

— Я? В кознях против вас? Никогда, графиня!

— Разве не вы дали любовный напиток герцогу де Ришелье?

— Какой напиток?

— Приворотное зелье, заставляющее влюбиться без памяти.

— Нет, сударыня, такой напиток господин де Ришелье умеет варить сам, потому что уже с давних времен владеет его рецептом. Я же дал ему обыкновенный наркотик.

— Правда?

— Клянусь честью!

— А когда господин герцог приходил к вам за этим наркотиком? Припомните, пожалуйста, день, граф, это очень важно.

— Это было в прошлую субботу, как раз накануне того дня, когда я имел честь передать вам через Фрица записочку с просьбой приехать за мной к господину де Сартину.

— Накануне? — вскричала графиня. — Накануне того дня, когда видели, как король отправился к юной Таверне? Ну, теперь все для меня объяснилось!

— Раз все стало вам ясно, значит, вы видите, что за исключением наркотика я здесь ни при чем.

— Да, именно наркотик нас спас.

Бальзамо опять умолк. Он ничего не знал.

— Я счастлив, графиня, — заговорил он после некоторого молчания, — если, сам того не ведая, мог быть вам хоть в чем-нибудь полезен.

— Вы всегда оказываетесь рядом вовремя! Но вы можете оказать мне еще большую услугу, чем это было до сих пор. Милый доктор! Я была очень больна, выражаясь языком политики, и еще сейчас едва ли верю в свое выздоровление.

— Сударыня! — подхватил Бальзамо. — Врач, поскольку он действительно тут присутствует, всегда справляется о симптомах болезни, которую ему предстоит лечить. Соблаговолите поведать мне до мельчайших подробностей, что вам довелось испытать, и, если возможно, не упустите ни одного симптома.

— Нет ничего легче, дорогой доктор или дорогой колдун, как вам будет угодно. Накануне того дня, как был пущен в дело наркотик, его величество отказался сопровождать меня в Люсьенн. Под предлогом усталости его лживое величество остался в Трианоне, чтобы поужинать, как я потом узнала, в компании герцога де Ришелье и барона де Таверне.

— А!

— Теперь вы тоже понимаете!.. Во время этого ужина напиток был подмешан в бокал короля. Он и так благоволил к мадемуазель Андре. Было также известно, что назавтра он не должен встречаться со мной. Значит, он собирался заняться этой крошкой.

— И что же?

— Он ей занялся, вот и все!

— Что же произошло?

— Вот это-то как раз узнать, наверно, очень трудно. Есть люди, которые видели, как его величество направлялся к службам — другими словами, к апартаментам мадемуазель Андре.

— Я знаю, где она живет. Что же было дальше?

— Ах, черт побери, до чего вы скоры, граф! Ведь следить за крадущимся королем небезопасно!

— А все-таки?

— Я могу вам сказать лишь то, что его величество в страшную грозу ночью возвратился в Трианон бледный, трясущийся и в жару, близкий к беспамятству.

— И вы полагаете, что король был напуган не только грозой, — с улыбкой спросил Бальзамо.

— Нет, потому что лакей слышал, как он воскликнул несколько раз: «Мертва! Мертва! Мертва!»

— Да ну? — удивился Бальзамо.

— Это подействовал наркотик, — продолжала Дюбарри, — а король ничего так не боится, как покойников, а после мертвецов — подобия смерти. Он увидел мадемуазель де Таверне, которая необычайно крепко спала, и решил, что она мертва.

— Да, да, действительно, она была мертва, — проговорил Бальзамо, вспомнив, что ускакал тогда, не разбудив Андре, — да, мертва или очень похожа на мертвую. Верно, верно. Что же было дальше, графиня?

— Никто так и не знает, что произошло в ту ночь, вернее, на рассвете. Известно только, что, воротившись к себе, король был охвачен сильнейшей лихорадкой и нервной дрожью, которые утихли лишь на следующий день, когда ее высочеству дофине пришла в голову мысль отворить все окна и показать его величеству яркое солнце и смеющиеся лица. Только тогда исчезли все пугавшие его видения вместе с породившей их темнотой. К полудню королю стало лучше, он выпил бульону и съел крылышко куропатки, а вечером…

— А вечером?.. — переспросил Бальзамо.

— …а вечером, — продолжала Дюбарри, — его величество, очевидно не желая оставаться в Трианоне после пережитого накануне ужаса, приехал ко мне в Люсьенн, и я, дорогой граф, имела случай убедиться, что герцог де Ришелье — почти такой же великий колдун, как и вы.

Торжествующее лицо графини, ее грациозный кокетливый жест завершили ее мысль и окончательно убедили Бальзамо, что фаворитка еще не потеряла свой власти над монархом.

— Так вы мною довольны, графиня?

— Я просто в восторге, граф, клянусь вам! Ведь когда вы говорили мне, что мои опасения напрасны, вы были совершенно правы.