Георг Хилтль - Опасные пути

Годэн затрепетал от ярости.

— Вы взбешены, Вы были готовы уничтожить весь мир сегодня, при Вашем аресте, — продолжал Экзили. — Это сейчас видно. У Вас только одна мысль, одно пламенное, мучительное желание, одна задача, которую Вы поставили себе; это — месть.

— Да, да!.. Именно этого жажду я: мщения, мщения! — крикнул не своим голосом поручик.

— Вот видите, я так и знал. Это вполне естественно. Вырванный из объятий любящей женщины, брошенный в тюрьму, оставленный в жертву торжествующим врагам, на посмеяние всех праздных людей и сплетников Парижа, лишенный возможности защитить любимую женщину…

— Молчите… молчите! О, только один час свободы — и я отомщу за себя!

— Гм… — промолвил Экзили со странной улыбкой, — каким же это способом? Теперь Вам известно, что господин д‘Обрэ добился от короля приказа о Вашем аресте. Что же, неужели Вы кинулись бы к нему в дом, обнажили бы шпагу и напали бы на его сыновей? К чему привело бы это? Вы знаете, как закон карает поединок, когда его величеству не угодно закрыть глаза на такой способ сведения счетов между противниками? Нет, Сэн-Круа, Вы бессильны против своих врагов, д‘Обрэ и их друзей.

Сэн-Круа повесил голову и ломал руки.

— Я понимаю подобные положения, я сам изведал подобные чувства, — скрежеща зубами, продолжал Экзили. — Я также являюсь жертвой низких происков. Меня заживо похоронил во мраке этой тюрьмы человек, тайна которого известна мне. Злодеи нарочно испортили лекарства, изготовляемые мной для вдовствующей королевы, примешав к ним одну жидкость, которая сообщила моим целебным средствам вредные свойства. Королева и я были принесены в жертву. Мне хотелось бы… и я должен отомстить за себя! Но я парализован, потому что едва ли буду отпущен когда-нибудь на свободу. Ведь мошенники знают, какие страшные средства находятся в моем распоряжении, чтобы наказать их. Да, да, их действию не может помешать никакой высочайший приказ, и они убивают вернее и быстрее, чем шпага, кинжал или огнестрельное оружие.

Сэн-Круа поднял голову и впился в доктора взором, после чего судорожно схватил его за руку и воскликнул:

— Так Вы в самом деле обладаете такими ядовитыми средствами?

— Несомненно. Я с давних пор занимался изучением губительных, тайных сил природы. Мало-помалу передо мной открывалось, какое страшное оружие выковала мне моя наука. Враждебные нападки моих завистливых сотоварищей заставили меня испытать свои силы, пустить в ход средства, орудия, которыми я обладал. Их действие не замедлило обнаружиться, и никто не мог оказать им сопротивление. Я стал предметом ужаса, меня избегали, добивались примирения со мной. Тем временем я усердно продолжал свои изыскания. Я сделался могущественным повелителем в мрачном царстве пагубы!

Сэн-Круа чувствовал, как мороз продирал его по коже, пронизывал до мозга костей.

Экзили словно не заметил явного волнения своего собеседника, и, облокотившись на спинку кресла, продолжал:

— Люди — хищные звери. Меня разыскивали… мои средства покупали… Остальное можете представить себе сами. По всей силе своих снадобий и эликсиров, я все же, производя свои опыты, как Вы видели сами, даже не над живыми людьми, заметил, что их действие или не наступало в надлежащее, назначенное мной время, или же что некоторые части тела отравленного могли обнаружить присутствие яда в его организме посредством наступившего в них странного изменения. Таким образом мне пришлось работать дальше в области своих открытий. Где только попадались мне рецепты, указания способов приготовления или опытов, я тотчас завладевал ими. Мой запас книг был уже весьма значителен, и в Венеции, где я жил, у меня была устроена лаборатория. Постоянно занятый мыслью найти яд, не оставляющий следов, я возвращался однажды морем из Каванеллы в Венецию.

На корабле оказалось весьма пестрое общество: монахи и солдаты, купцы, ремесленники и труппа акробатов. Море было спокойно, ветер небольшой; наше судно медленно подвигалось вперед. Я прошел на носовую палубу, где валялись в ленивых позах акробаты в своих ярких костюмах, расшитых мишурой. Они собирались давать представления в Венеции на Пиацетте[16]. От одного матроса я узнал, что в их труппе, кроме канатных плясунов, находился еще чудодейственный доктор, один из тех многочисленных шарлатанов, которые странствуют по Италии. Он называл себя доктором Базанцано и хвастался большой ученостью. Вскоре я познакомился с этим субъектом, в котором не было ничего особенного, кроме его странной внешности, бросавшейся в глаза. Он, как все люди его ремесла, болтал множество вздора, пересыпая некстати свою болтовню учеными терминами.

— Откуда же, спросил я, — берете Вы свои “тысячекратные” средства, как Вы их называете?

— У меня очень много книг, — ответил шарлатан, — рукописных и печатных сочинений.

Я насторожился.

— Они при Вас?

— Конечно.

— А будет ли дозволено Вашему собрату по искусству взглянуть на эти сокровища?

— Не совсем желательно, — сказал Базанцано. — Вы знаете… профессиональная зависть…

— Будьте покойны. Я не намерен похищать никаких тайн. Мне хотелось бы лишь мельком взглянуть на Вашу коллекцию.

Базанцано повел меня в помещение под корабельной палубой, где между тамбуринами, канатами, шарами и прочей поклажей акробатов стояла корзина, наполненная книгами, и расхвастался:

— Вот мои сокровища!

Я начал рыться в его книгах, однако нашел в них очень мало незнакомых мне сочинений. Но на самом дне корзины мне попался пакет, тщательно завернутый в полотно.

— Что это такое? — полюбопытствовал я.

Базанцано вынул сверток и ответил:

— Здесь хранится замечательное произведение. Я купил его в Италии у альгвазила, который припрятал эту вещь, когда арестовал ее обладателя, попавшего вслед затем в руки инквизиции. Эту рукопись невозможно разобрать; знаки, составляющие ее текст, не поддаются даже моей учености.

Можете себе представить, насколько было возбуждено мое любопытство! Безанцано развернул полотно и дал мне книгу, один переплет которой привел меня в изумление своим необычайным видом. Едва я заглянул в нее, как мне стало ясно, что передо мной одна из тех редких рукописей древнейших времен, в которых заключались самые удивительные сведения и чертежи, указывались чудодейственные средства; что в этой книге дело шло о растениях и минералах, — я понял из рисунков, сделанных, хотя довольно плохо, от руки и изображавших травы, коренья и камни; но самым важным для меня открытием был помещенный в конце книги ключ, посредством которого можно было разобрать цифры и знаки, написанные в первой части книги, так как в нем содержалось объяснение на арабском языке этих таинственных письмен. Я не сомневался, что у меня в руках настоящий клад, но умерил свою радость. Равнодушно перелистывая книгу, я сказал с улыбкой доктору: