Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

Час за часом, дни и годы,
Как улитки-тихоходы,
Те, чьи рожки вдаль простерты,
Груз влачат свой полумертвый.

Лишь порой, в пустотах дали,
Лишь порой, сквозь мглу печали,
Свет блеснет неповторимый,
Как глаза моей любимой.

Но в одно мгновенье ока —
Нет виденья, и глубоко
Погружаюсь я в сознанье
Всей бездонности страданья.

Я жалил стихом и ночью и днем
Мужчин и девиц степенных —
Дурачеств много творил я притом,
С умом же пропал совершенно.

Зачав, служанка родила —
К чему хулить природу?
Чья жизнь без глупостей прошла,
Тот мудрым не был сроду.

В мозгу моем пляшут, бегут и шумят
Леса, холмы и долины.
Сквозь дикий сумбур я вдруг узнаю
Обрывок знакомой картины.

В воображенье встает городок,
Как видно, наш Годесберг древний.
Я вновь на скамье под липой густой
Сижу перед старой харчевней.

Так сухо во рту, будто солнце я съел,
Я жаждой смертельной измаян!
Вина мне! Из лучшей бочки вина!
Скорей наливайте, хозяин!

Течет, течет в мою душу вино,
Кипит, растекаясь по жилам,
И тушит попутно в гортани моей
Пожар, зажженный светилом.

Еще мне кружку! Я первую пил
Без должного восхищенья,
В какой-то рассеянности тупой.
Вино, я прошу прощенья!

Смотрел я на Драхенфельс{210}, в блеске зари
Высокой романтики полный,
На отраженье руин крепостных,
Глядящихся в рейнские волны.

Я слышал, как пел виноградарь в саду
И зяблик — в кустах молочая.
Я пил без чувства, и о вине
Не думал, вино поглощая.

Теперь же я, сунув нос в стакан,
Вино озираю сначала
И после уж пью. А могу и теперь,
Не глядя, хлебнуть как попало.

Но что за черт! Пока я пью,
Мне кажется, стал я двоиться.
Мне кажется, точно такой же, как я,
Пьянчуга напротив садится.

Он бледен и худ, ни кровинки в лице,
Он выглядит слабым и хворым
И так раздражающе смотрит в глаза,
С насмешкой и горьким укором.

Чудак утверждает, что он — это я,
Что мы с ним одно и то же,
Один несчастный больной человек
В бреду, на горячечном ложе,

Что здесь не харчевня, не Годесберг,
А дальний Париж и больница…
Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь!
Не смей надо мною глумиться!

Смотри, я здоров и как роза румян,
Я так силен — просто чудо!
И если рассердишь меня, берегись!
Тебе придется худо!

«Дурак!» — вздохнул он, плечами пожав,
И это меня взорвало.
Откуда ты взялся, проклятый двойник?
Я начал дубасить нахала.

Но странно, свое второе «я»
Наотмашь я бью кулаками,
А шишки наставляю себе,
Я весь покрыт синяками.

От этой драки внутри у меня
Все пересохло снова.
Хочу вина попросить — не могу,
В губах застревает слово.

Я грохаюсь об пол и, словно сквозь сон,
Вдруг слышу: «Примочки к затылку
И снова микстуру — по ложке в час,
Пока не кончит бутылку».

Землю губит злой недуг.
Расцветет — и вянет вдруг
Все, что свежестью влекло,
Что прекрасно и светло.

Видно, стал над миром косным
Самый воздух смертоносным
От миазмов ядовитых
Предрассудков неизжитых.

Налетев слепою силой,
Розы женственности милой
От весны, тепла и света
Смерть уносит в день расцвета.

Гордо мчащийся герой
В спину поражен стрелой,
И забрызганные ядом
Лавры достаются гадам.

Чуть созревшему вчера
Завтра гнить придет пора,
И, послав проклятье миру,
Гений разбивает лиру.

О, недаром от земли
Звезды держатся вдали,
Чтоб земное наше зло
Заразить их не могло.

Нет у мудрых звезд желанья
Разделить с людьми страданья,
Позабыть, как род людской,
Свет и счастье, жизнь, покой.

Нет желанья вязнуть в тине,
Погибать, как мы, в трясине,
Или жить в помойной яме,
Полной смрадными червями.

Их приют — в лазури тихой
Над земной неразберихой,
Над враждой, нуждой и смертью,
Над проклятой коловертью.

Сострадания полны,
Молча смотрят с вышины,
И слезинка золотая
Наземь падает, блистая.

То были детские года,
Я платьице носил тогда,
Я в школу только поступил,
Едва к ученью приступил.
Двенадцать девочек — вся школа,
Лишь я — герой мужского пола.
В клетушке-комнатке с утра
Весь день возилась детвора, —
Писк, лепет, щебетанье, гам,
Как будто птички были там;
Читали хором по складам,
А фрау Гиндерман — барбос,
Украсивший очками нос
(То был скорее клюв совы), —
Качая головой, увы,
Сидела с розгой у стола
И больно малышей секла
За то, что маленький пострел
Невинно нашалить посмел,
Вмиг задирался низ рубашки,
И полушария бедняжки,
Что так малы и так милы,
Порой, как лилии, белы,
Как розы алы, как пионы, —
Ах, эти нежные бутоны,
Избиты старою каргой,
Сплошь покрывались синевой!
Позор и поруганье, дети, —
Удел прекрасного на свете.

Цитрония, волшебный край, —
Так звал я то, что невзначай
У Гиндерман открылось мне,
Подобно солнцу и весне,
Так нежно, мягко, идеально,
Цитронно-ярко и овально,
Так мило, скромно, смущено
И гнева гордого полно.
Цветок любви моей, не скрою,
Навеки я пленен тобою!
Стал мальчик юношей, а там —
Мужчиною по всем правам.
И — чудо! — золотые сны
Ребенка в явь воплощены.
То, чем я бредил в тьме ночной,
Живое ходит предо мной.
Ко мне доносится сквозь платье
Прелестный запах, но — проклятье! —
На что глядел бы я веками,
То скрыто от меня шелками!
Завесой тоньше паутины
Лишен я сладостной картины, —
Закрыла ткань волшебный край,
Цитронию, мой светлый рай!

Стою, как царь Тантал{211}: дразня,
Фантом уходит от меня.
Как будто волей злого мага —
Бежит от губ сожженных влага.
Мой плод желанный так жесток, —
Он близок, но, увы, далек!
Кляну злодея-червяка,
Что на ветвях прядет шелка,
Кляну ткача, что из шелков,
Из этой пряжи ткет покров,
Тафту для пакостных завес,
Закрывших чудо из чудес —
Мой солнечный, мой светлый рай,
Цитронию — волшебный край!

Порой, забывшись, как в чаду,
В безумье бешенства, в бреду
Готов я дерзостной рукой
Сорвать тот полог роковой,
Покров, дразнящий сладострастье,
Схватить мое нагое счастье!
Но, ах! Есть ряд соображений
Не в пользу таковых движений,
Нам запретил морали кодекс
Посягновение на podex.

Без прикрас, в укромном месте
Расскажу я вам по чести
Очень точно и правдиво,
Что Цитрония за диво.
А пока — кто понял нас —
Чур молчать! — заверю вас,
Что искусство есть обман,
Некий голубой туман.

Что ж являл собой подснежный
Голубой цветок, чей нежный
Романтический расцвет
Офтердингеном воспет{212}?
Синий нос крикливой тетки,
Что скончалась от чахотки
В заведенье для дворян?
Чей-то голубой кафтан?
Иль, быть может, цвет подвязки,
Что с бедра прелестной маски
Соскользнула в контрдансе?
Honni soit qui mal у pense.[17]