Константин Ваншенкин - Примета

Под стеклянным гулким сводом
Сбившиеся голоса.
С каждым днем и с каждым годом!
Глуше эта полоса.

В этом мире нереальном,
Близко или вдалеке,
Объявленья на вокзальном
Непонятном языке.

Но по странному наитью
Люди всё это опять,
Словно связанные нитью,
Умудряются понять.

Только выскочив из подъезда,
У других уже на виду,
Шаг привычно ускорив с места,
Пробуждаемся на ходу.

По спешащему дружно люду
Бьет лучом голубая высь.
Что так много детей повсюду?
Ах, каникулы начались!

Как щеглы или канарейки,
Ребятишки в метро шумят.
Сунул в щель четыре копейки —
«Правду» выщелкнул автомат.

Эскалатора шаткий желоб.
Чья-то челка или коса…
Снов легчайших или тяжелых
Позабытая полоса.

Увидел нескольких солдат
В метро, где гул привычный длится.
Но незнакомый лег закат
На их задумчивые лица.

А лейтенант их молодой —
Куда он с ними? Вряд ли в отпуск.
В его глазах дрожит порой
Какой-то странный дальний отблеск.

Не ощущают на себе
К ним обращаемые взоры.
Что там — в недавней их судьбе?
Тревога? Ночь? Ущелье? Горы?..

В похожем на этот, былом сентябре,
Когда синевы наплывает лавина,
Березку свою посадил на бугре
Счастливый отец в честь рождения сына.

А годы стремительно — каждый как вскрик —
Мелькая, проносятся справа и слева.
И что-то бормочет согбенный старик,
Ровесник могучего белого древа.

Дед смутился — не узнал.
Ведь годов-то — с перебором.
Вспомнить, виделись в котором,
Нету сил уже — устал.

Чуть покачиваясь, он
Смотрит, светлого светлее,
Долгой старостью своею
Незаметно опьянен.

Как бывает у кого! —
Мы свой возраст молча терпим.
Впрочем, старость — только термин.
И не более того.

Март и апрель поменялись местами:
Синее небо горит в феврале,
В марте метели с густыми хвостами
Ходят кругами по белой земле.

В общем, погода, порядок ломая,
То прохрустит по апрелю ледком.
То поразит зноем раннего мая,
То и в июне обдаст холодком.

Остро причастны к раскатам и вспышкам
Так мы живем возле грозной реки,
С возрастом нашим считаясь не слишком
Логике строгой и то вопреки.

Промытый ливнем день весенний.
Высокая голубизна.
Больница. Время посещений.
И кто-то смотрит из окна.

На каждой крашеной скамейке
Так умилительно, хоть плачь,
Сидят по две и три семейки
Со сверточками передач.

И к ним выходят их больные,
Задумчивы и смущены.
Их лица, бледные, родные,
Улыбками освещены.

Но в этом слабом слитном гаме
Мне пара странная видна:
Она в халате, он в пижаме,
И с ними рядом тишина.

Судьбою пойманы с поличным
У рокового рубежа,
Гуляют в скверике больничном,
Друг друга за руки держа.

Все думал о тебе
С момента нашей встречи:
Нечеткость при ходьбе
И затрудненья в речи.

Так ходят старички
Перед началом краха.
Но заглянул в зрачки
И не заметил страха.

Ты вид держал такой,
Как будто все в порядке
И снимет как рукой
Любые неполадки.

А юности черты,
Которые не скроем,
Казались так чисты
Под этим поздним слоем.

Словно ищет прописки
Боль с решимостью всей.
Позвоночные диски,
Охнув, сходят с осей.

Мимоходом отметив
Пот, плывущий со лба,
Констатирует медик
Искривленье столба.

Были волосы русы,
И румянец не чах.
Непомерные грузы
На широких плечах.

Где ломались рессоры,
Там ты был хоть куда.
И катились, не скоры,
Золотые года.

Через гати и сходни…
Что ж ты стонешь, чудак,
Будто только сегодня
Что-то поднял не так!

Улица осенняя.
Лейтенант в фуражке.
Церковь Воскресения
На Успенскомвражке.

Вечер над столицею
Помнит листьев пляску.
Воздадим сторицею
Мы ему за ласку.

Смутное волнение,
И морозец ранний.
Хочешь исполнения
Собственных желании?

Что ж я тут поделаю
Не в стихах, так в прозе?
Постучу по дереву —
Вон по той березе.

Опустело поле сонное.
Вечереет, и она
Только-только с третьей соткою
Управляется одна.

День Победы — время самое,
Чтоб картошку ей сажать.
Над налитой ливнем ямою
Долго руки моет мать.

Рядом дочь ее внебрачная
На далекий смотрит плес,
Мелкорослая, невзрачная,
Дорогая ей до слез.

Затихает птичья сутолока,
И в холодный этот час
Лес глубокий, полный сумрака,
Как всегда, тревожит нас.

Нашему хозяину машину
Яблок из деревни привезли,
А жена, уехавшая к сыну,
Находилась все еще вдали.

Что-то не сработало, как видно.
Некому готовить пастилу,
Создавать варенье и повидло.
Тут он разместил их на полу.

Мы и проклинали их в запале,
Яблоки рассыпанные те.
Мы на них, пугаясь, наступали
В тесном коридоре, в темноте.

Или же, как заяц на проселок
Из лесной туманной пелены,
Выкатится ночью из-под полок
Яблоко в сиянии луны.

Запах яблок в городской квартире,
Где, снимая комнату, одни,
Мы с тобой любовь свою крутили
В те незабываемые дни.

Послевоенной домны пуск.
Цветы и речи…
Он сдал, конечно, и обрюзг
До новой встречи.

Смотрела на него в упор —
Он спал в трамвае,—
Но обжигала с прежних пор
Черта любая.

Из-под рубахи на груди —
Седая поросль…
Так жизнь пройдет, того гляди,
Друг с другом порознь.

Женский голос молодой.
В нем отчаянье и вера
Повстречавшейся с бедой.

Здесь нужна, конечно, смелость,
Чтобы кинуться вперед.
И она у вас имелась,
Проявлялась в свой черед.

Отдаленно: — Помогите!..—
Слышат окна и сады —
На немыслимой орбите
Ночи, боли и судьбы.

Пусть же в чуткой жизни вашей
Не кончается завод —
Помогать и тем, кто даже
Вас на помощь не зовет.

Сын уселся, листает « Мурзилку»,
А сама, пока пыл не погас,
Загрузила в момент морозилку,
Тут же сунула чайник на газ.

Погремела коробкой пельменей
И кастрюльку для них — на плиту.
В это время сквозь сумрак осенний
Человек сообщил: не приду.

Ну и ладно. На улице морось.
Люди плавно отходят ко сну.
«Перед ужином быстро помоюсь.
Тело бренное ополосну».

Пять минут постояла под душем,
Обновленною вышла опять.