Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Идет монах пузатый,
Сверкая булавой.
А Волхов, дед лохматый,
Качает головой:
«Куда, монах пузатый,
Идешь ты с булавой?

Иль сжег опять татарин
Твой теплый монастырь?
Иль ты, от скуки хмарен,
Бывалый богатырь,
Обапол пивоварен
Пройтись пошел в пустырь?

Ты в длинной белой рясе,
В веригах, босиком.
Тобой себя украсит
Любой купецкий дом.
А в буйном лоботрясе
Ты будишь грусть тайком.

Смотрю я, старый Волхов,
Качаю головой.
Скучаю втихомолку
О дали вековой…
А все же ты без толку
Тут бродишь с булавой!»

По берегам седой реки,
Не замерзающей зимою,
Лежат болота-старики
Под белой, доброй пеленою.

А за версту или за две —
Неугасающие свечи —
Монастыри на синеве
Горят, поставленные вечем.

Где топь легла, там город был
С далекими окрест Концами.
И тот же Волхов мимо плыл
С такими ж вольными речами.

Давно уж задремала жизнь,
И сгнили терема в болоте,
И слышится: «Аминь, аминь»
В тоскующей ее дремоте.

Позванивать колоколам
С былою силой надо ль ныне?
Замшенный Кремль, Софийский храм
Стоят далеко, как в пустыне.

И в Ярославовых рядах
Старуха толстая, как в сказке,
Разложит сласти на лотках
И дремлет, дремлет без опаски.

Но беляки седой реки,
Не обмерзающей зимою,
Как вечевые старики,
Шумят отвагою немою.

В зное шел слепец Литвою —
Пламя песен на челе,
Посох, мальчик под рукою
Да гармония в чехле.

Под колосьями томилась
Супесчаная земля,
Из последних сил делилась,
О покое не моля.

Избы мшистые чернели
То под небом, то у вод.
Сосны ржавые да ели
В редкий жались хоровод.

Ветер бегал, злой и жадный,
В желтом облаке песка.
Зорко ястреб беспощадный
Метил жертву свысока.

Долго шел слепец Литвою,
Да не ведал, не видал,
Что пустыней, чуть живою,
Темный путь его лежал.

«Не видать ли где деревни?» —
Он спросил поводыря.
Подымалась силой древней
В нем певучая заря.

И, махнув рукою строго,
Чтоб к обочине подвел,
Сел он тут же, над дорогой,
Снял с гармонии чехол.

Наложил персты как надо,
Растянул, взыграв, мехи
И запел с тоской-усладой
Заунывные стихи.

Под созвучия густые
Сказ летел с иссохших губ
Про годины золотые,
Про зеленый вечно дуб.

И звучало жутко пенье
В одинокой пустоте,
Лишь сквозь бред оцепененья
Ветер злее шелестел.

Да в сухой траве мальчонка,
Озираючись вокруг,
То смеялся звонко-звонко,
То заслушивался вдруг.

И здесь, и здесь, в последнем захолустье
Ты, родина моя!
Реки великой высохшее устье
У моря бытия.

Какие волны вскатывали пену,
Какая песнь плыла!
И всё судьба медлительному тлену
Без вздоха отдала.

Дома седые, слепнущие окна,
И люди как дома.
Березы, как надломленные, сохнут
И вся тоска — нема.

И даже звон, всерусский, колокольный.
От боли безголос:
У меди сердце — вестник жизни вольной —
Давно оборвалось.

Сели мещаночки на приступочке
Потолочь водицу в ступочке,

Скороговоркой похвалить вечер аленький,
Поскулить, у кого жених неудаленький.

Грызут себе жареное семечко,
Хулят теперешнее времечко.

Мимо них петух переваливается,
Потихоньку избушка разваливается.

Волосок за волосиком белится,
Скоро мучка и вся перемелется,

Из-за плечика станет поглядывать
Да худые загадки загадывать

Не соседка какая, бездельница,
А хозяйка сама, рукодельница,

Без косы не приходит которая,
На разруху на всякую скорая…

Уж и только присели мещаночки,
Глядь — лежат на земле бездыханочки.

А другие сидят на приступочке,
Ту ж водицу толкут в той же ступочке.

Над церковкой старой
Глухие удары
Двух колоколов.
И тянет старушек
Из темных избушек
Вечерний их зов.

Из низкой калитки
В лиловой накидке
Выходит одна.
Соседка нагонит,
Улыбку схоронит,
Печали верна.

Пойдут потихоньку,
Потом полегоньку
Начнут разговор:
Как воск дорожает,
А свечка тончает,
На пчел, видно, мор.

Чиновник в отставке
Навстречу им с лавки
Любезно встает.
До паперти тряской
Дорогою вязкой
Старушек ведет.

У входа судачат,
А нищие плачут
И руки суют.
А звон колокольный
Над жизнью бездольной —
Как ласковый спрут.

Как пошли с гармоникой —
Скуку в землю затолкай!

Как пошли по улице,
Солнце пляшет на лице.

Горюны повесились,
Пуще, сердце, веселись!

Выходите, девицы!
Мы любиться молодцы.

Не зевайте, пташеньки!
Стали вешние деньки.

Запевай, которая!
Будешь милая моя.

Рыжая, подтягивай!
Или в горле каравай?

Черная, подмигивай!
Ветер песней задувай.

Ох, гуляем по миру,
Распьянилися в пиру.

Везут возы, скрипят колеса,
И сено сыплется в пути.
Ступень небесного откоса
Не хочет солнце перейти.

Стоит в зените, как застыло.
И все застыло. Белый день.
Под всякой веткой приуныла,
Сожгла края и сжалась тень.

Тяжелый воздух покачнуться
Не может сколько уж ночей!
Ослепшим окнам не очнуться
От гнета каменных лучей.

Петух, сиятельный и томный,
Дорогу вздумав пересечь,
До колеи добрел укромной
И в ней засел до синих плеч.

А за калиткой, в чаще яблонь,
Вся в алом, косы распустив,
Дрожит, как будто в зной озябла,
Гневясь, что милый не ретив.

Иду! Иду! Крута дорога,
И полотенце тяжело,
И в кудрях длинных
Волги много.

И солнце грудью налегло.
Еще один бугор — и махом,
Через крапиву, напрямик,
Чтоб, обжигая жарким страхом,
Услышать счастья робкий крик!

Умолкли птицы. Медлят грозы
Нагрянуть на иссохшие поля,
И на опушке темные березы
Узорных листьев обожгли края.

Урвав у жатвы отдых двухминутный,
Под тенью стога парень-красота,
Почуяв жар в груди своей могутной,
Целует жнице влажные уста.

Река течет лениво и мельчает
У берегов песчаных и мелей.
А ветер в дебрях облачных скучает:
Ему стремленье тишины милей.