Владимир Маяковский - Стихотворения (1928)
ЧИТАТЬ КНИГУ ОФЛАЙН в приложении ios/android
СЧАСТЬЕ ИСКУССТВ
Бедный,
бедный Пушкин!
Великосветской тиной
дамам
в холеные ушки
читал
стихи
для гостиной,
Жаль —
губы.
Дам
да вон!
Да в губы
ему бы
да микрофон!
Мусоргский —
бедный, бедный!
Робки
звуки роялишек:
концертный зал
да обеденный
обойдут —
и ни метра дальше.
Бедный,
бедный Герцен!
Слабы
слова красивые.
По радио
колокол-сердце
расплескивать бы
ему
по России!
Человечьей
отсталости
жертвы —
радуйтесь
мысли-громаде!
Вас
из забытых и мертвых
воскрешает
нынче
радио!
Во все
всехсветные лона
и песня
и лозунг текут.
Мы
близки
ушам миллионов —
бразильцу
и эскимосу,
испанцу
и вотяку.
Долой
салонов жилье!
Наш день
прекрасней, чем небыль…
Я счастлив,
что мы
живем
в дни
распеваний по небу.
ВОПЛЬ КУСТАРЯ
Товарищ писатель,
о себе ори:
«Зарез —
какие-то выродцы.
Нам
надоело,
что мы кустари.—
Хотим
механизироваться».
Подошло вдохновение —
писать пора.
Перо в чернильницу —
пожалте бриться:
кляксой
на бумагу
упадает с пера
маринованная
в чернилах
мокрица.
Вы,
писатели,
земельная соль —
с воришками путаться
зазорно вам.
А тут
из-за «паркера»
изволь
на кражу
подбивать беспризорного.
Начнешь переписывать —
дорога́ машинистка.
Валяются
рукописи
пуд на пуде.
А попробуй
на машинистке женись-ка —
она
и вовсе
писать не будет.
Редактору
надоест
глазная порча
от ваших
каракулей да строчек.
И он
напечатает
того, кто разборчив,
у которого
лучше почерк.
Писатели,
кто позаботится о вас?
Ведь как
писатели
бегают!
Аж хвост
отрастишь,
получаючи аванс,
аж станешь
кобылой пегою.
Пешком
бесконечные мили коси́,—
хотя бы
ездить
по таксе бы!
Но сколько
червей
накрутит такси,
тоже —
удовольствие так себе.
Кустарю
действительно
дело табак —
богема
и кабак.
Немедля
избавителя
мы назовем
всем,
кто на жизнь злятся.
Товарищ,
беги
и купи
заем,
заем индустриализации.
Вырастет
машинный город,
выберемся
из нищей запарки —
и будет
у писателя
свой «форд»,
свой «ундервуд»
и «паркер».
ЛУЧШЕ ТОНЬШЕ, ДА ЛУЧШЕ
Я
не терплю книг:
от книжек
мало толку —
от тех,
которые
дни
проводят,
взобравшись на полку.
Книг
не могу терпеть,
которые
пудом-прессом
начистят
застежек медь,
гордясь
золотым обрезом.
Прячут
в страничную тыщь
бунтующий
времени гул,—
таких
крепостей-книжи́щ
я
терпеть не могу.
Книга —
та, по-моему,
которая
худощава с лица,
но вложены
в страницы-обоймы
строки
пороха и свинца.
Меня ж
печатать прошу
летучим
дождем
брошюр.
ВРАГИ ХЛЕБА
Кто
не любит
щи хлебать?
Любят все.
И поэтому
к щам
любому
нужны хлеба́:
и рабочим,
и крестьянам,
и поэтам.
Кому это выгодно,
чтоб в наши дни
рабочий
сытым не́ был?
Только врагам,—
они одни
шепчут:
«Не давай хлеба…»
Это они
выходят на тракт,
меж конскими
путаются ногами,
крестьянину
шепчут:
«Нарушь контракт —
не хлебом отдай,
а деньгами…»
Это они
затевают спор,
в ухо
зудят, не ле́нятся:
«Крестьянин,
советуем,
гарнцевый сбор
им
не плати на мельнице…»
Это они
у проселка в грязи
с самого
раннего часика
ловят
и шепчут:
«В лабаз вези,
цена
вздорожала
у частника…»
Они,
учреждения загрязня,
стараются
(пока не увидели),
чтоб шла
конкуренция и грызня
государственных заготовителей.
Чтоб вновь,
взвалив
мешки и кульки,
воскресла
мешочная память,
об этом
стараются
кулаки
да дети дворян
с попами.
Но если
тебе
земля люба,
к дворянам
не льнешь лисицей,
а хочешь,
чтоб ели
твои хлеба́
делатели
машин
и ситцев,—
к амбарам
советским
путь держи!
Чтоб наша
республика
здравствовала —
частнику
ни пуда ржи,
миллионы
пудов —
государству!
ИДИЛЛИЯ