Юрий Зудов - Запад и западное христианство на рубеже тысячелетий

Принципиальное отличие православного взгляда на роль и значение хозяйственной деятельности от западного состоит в том, что в отличие от антропоцентричных концепций современных Католицизма и Протестантизма православная социальная концепция не признает труд и ведение хозяйства самодостаточной ценностью и в большей степени акцентирует внимание на необходимости соработничества человека и Божественного Промысла.231

Следует учесть, что в отличие от Запада, для которого издавна была свойственна идея прозрачного, прагматичного и равномерного распределения общественной нагрузки, в России всегда превалировала идея экстраординарных сверхнагрузок, от которых в обществе никто, как минимум, не застрахован, и которые как максимум для многих являются пожизненным уделом. Помимо неустроенности и неорганизованности, такой формат существования социума парадоксальным образом в большей, как кажется, степени, нежели железный и часто бездушный западный Ordnung, предрасполагает членов общества к подлинным милосердию и состраданию к ближнему, человечности и готовности прощать, жертвенности и стремлению к справедливости.

На определенном этапе христианский гуманизм в России был насильно удален из общественной сферы и заменен поначалу достаточно свирепыми, а затем все более мимикрирующими под христианскую этику идеологемами; сама же Церковь как общественная структура была практически дистанцирована от какого-либо непосредственного влияния на социальные процессы.232 По-настоящему качественная, профессионально подготовленная программа участия Церкви в жизни гражданского общества, предусматривающая, в том числе, попытки ответов на злободневные вызовы современного секулярного мира, впервые была сформулирована в 2000 г. в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви».

Многие из положений данной Концепции сегодня реализуются на практике, однако многие носят программно-декларативный характер. На практике мы можем наблюдать как сознательное дистанцирование церковных организаций, объединений, конкретных носителей христианского вероучения от проникновения в социальные проблемы (такая позиция имеет в качестве основы тезис о необходимости бегства от лежащего во зле мира в переживаемые нами «последние» или «холодные» времена), так и чрезмерную увлеченность отдельных представителей церковной среды общественно полезной деятельностью в виде строительной, производственной, торговой активности, а порой и бизнеса, весьма слабо ассоциированного с собственно христианским вероисповеданием.

Примеры первого рода во многом обусловливают проигрыш (хотелось бы надеяться, что временный) традиционного для России православного христианства в его миссионерской эффективности инославным (в основном, протестантским) религиозным объединениям и, что особенно небезопасно, сектантским организациям, активно и агрессивно позиционирующим себя именно в сегменте социальной помощи находящимся в затруднительной ситуации людям, практикующим дружелюбное и психологически комфортное обращение к адресатам проповеди (не всегда, впрочем, искреннее и глубокое), акцент на их релаксацию и утешение. Более редкие примеры второго рода также не всегда полезны для общества, предоставляя повод для упреков Церкви в коммерциализации и формально-бюрократическом отношении к пастве (такие упреки исходят, кстати, не только из секулярной, но и из церковной среды), растворяя отдельные фрагменты церковной организации в мирской суете, лишая представителей Церкви сакрального ореола.

Таким образом, вопрос о роли религиозного мировоззрения в формировании экономической и общественной этики в современной России выглядит в высшей степени актуальным для российской действительности. В связи с изложенным и с учетом рассмотренного выше небесспорного опыта западных церквей возникает вопрос о том, как же определить оптимальный объем присутствия Церкви в бытии гражданского общества в его социальном аспекте,233 с тем чтобы снабдить общественно полезную деятельность человека концептуальной составляющей (а в чем-то и основой), но и не допустить превращения церковных организаций в разновидность правозащитных и quasi – профсоюзных, что не пойдет на благо ни самой Церкви, ни обществу.

Полагаем, что к правильному ответу на этот вопрос способно обращение к проверенному тезису о том, что каждый должен заниматься своим делом, воздавая при этом Богу – богово, а кесарю – кесарево. Это отнюдь не означает, что Русская Православная Церковь призвана уйти из социальной сферы, по сути, еще не приблизившись к оправданно масштабному в ней присутствию.234 Однако непременным условием эффективности и корректности ее участия в социальных проектах должно стать, на наш взгляд, четкое разделение компетенции и «сфер влияния» основных церковных институтов в различных формах социальной активности, а также их интеграция – опять-таки, оправданная и корректная, – в регулируемый общегражданским законодательством социальный процесс.235

Представляется, что присутствие Церкви в общегражданском сегменте может быть рассредоточено на трех уровнях церковной иерархии, модифицируя методологию социальной деятельности на каждом из них и в какой-то степени воспроизводя триединство эмпирического, рационального и мистического познания. На уровне, соответствующем эмпирическому, в наибольшей степени погруженном в реальность гражданского общества, его социальные проблемы и нужды, должны в основном оперировать приходские и миссионерские организации, православные издательства, СМИ и Интернет-ресурсы, а также, что нам представляется особенно важным, – широкий круг общественных организаций, аффилированных традиционным российским конфессиям, но действующим строго в рамках секулярного общегражданского поля. Деятельность последних призвана опосредоваться разработкой и реализацией на основе корректной конкуренции с иными элементами гражданского общества (например, конкуренции за правительственные гранты) социально значимых проектов, реально оптимизирующих социальную среду и помогающих различным категориям россиян решать или минимизировать жизненные проблемы.

На уровне более высоком, в основном представленном настоятелями приходов, монастырями и учебными заведениями, Церковь должна уже в меньшей степени позиционировать себя в качестве социального партнера, сосредоточиваясь на организации богослужебной практики; хранении и адекватном применении церковного Устава, подготовке кадров как для богословско-пастырского, так и для социального служения. Основная социальная миссия Церкви на этом уровне – всемерное улучшение духовнической практики, которая сегодня в России серьезно «хромает».

Наконец, на наивысшем уровне – уровне епископата, аскетических монастырей, старчества Церковь призвана сосредоточиться на хранении и поновлении своего Предания, не допуская распыления собственной идеологии, участвуя в социальной деятельности только через концептуальное руководство процессом на нижестоящих уровнях и своевременное высказывание своей позиции в публичной сфере по наиболее важным общественным вопросам (примером несвоевременности такого позиционирования может служить пассивность отдельных архипастырей по будоражившим общество вопросам принятия ИНН, паспортов нового образца, участия в переписи населения и т. и.).

В конечном итоге следует стремиться к сбалансированному сочетанию в жизни Церкви апофатического (для подлинно готовых к этому верующих) и катафатического путей приближения к Богу;235 для успешного же освоения последнего представляется правильным оптимизировать участие мирян в общецерковной деятельности за счет предоставления им в оправданных объемах и в допустимых сферах большей самостоятельности; формирования в контексте церковно-государственного партнерства разнообразных путей для реализации их христианского мировоззрения в полезных для общества и Церкви формах. Такая общественно полезная деятельность верующих, повышающая их роль в Церкви и одновременно их социальный статус, способна вывести значительное количество православных христиан из той маргинальной общественной ниши, которую они ныне фактически занимают, выступить реальной альтернативой истерично-кликушескому пониманию Православия, предотвратить удаление отдельных представителей клира, монашествующих и мирян в катакомбный раскол.

Авторитет Церкви в области вероучения in definitio не нуждается в каких-либо доказательствах и апробации; социальная же ее деятельность вправе претендовать на эксклюзивное и льготное положение только на основе демонстрации реальной дееспособности и эффективности инициируемых и реализуемых Церковью проектов. Стабильное и авторитетное положение Церкви в современном российском обществе должно происходить не из накапливания суммы эксклюзивных практик «добрых отношений» церковных организаций с симпатизирующими им людьми, наделенными компетенцией принятия управленческих решений либо праведно или неправедно нажитым капиталом, а из системной пропаганды и демонстрации Церковью жизненной силы своего учения в современных условиях.