Сергей Беляков - Гумилёв сын Гумилёва

51

Эльзон называет их «штурмовиками Невзорова». Последнее не совсем точно. «Народноосвободительное движение "Наши"» появилось в ноябре 1991-го. В него вступали и коммунисты, и антикоммунисты, военные в отставке и бывшие члены общества «Память».

История опровергает фантазии философов, поэтому философы ее и не учат. Дугин пользуется совершенно другими источниками познания: собственной интеллектуальной интуицией, трудами европейских эзотериков, мистиков, философов и, наконец, откровениями каких-то темных личностей. В «Консервативной революции» Дугин рассказывает о встрече с «таинственным человеком», «крупным деятелем масонских и оккультистских организаций». Этот господин, представившись «братом Маркионом», поведал автору одну великую конспирологическую тайну. Трудно представить Савицкого или Вернадского на месте Дугина, внимающих откровениям первого встречного.

Самые популярные книги Гумилева появились на рубеже восьмидесятых и девяностых, когда научные представления о реальности начинали вытесняться астрологией, йогой, альтернативной историей («этруск – это русский» и т. п.), альтернативной археологией, даже альтернативной медициной. Физиков и математиков из некогда популярного «Очевидного и невероятного» на телевидении вытеснили астрологи и экстрасенсы. В газетных киосках привычную «Науку и жизнь» заменил журнал «Свет». Книжные прилавки заполонили брошюрки Павла Глобы, переводы катренов Мишеля Нострадамуса, пророчества Раньо Неро и сочинения менее известных магов и колдунов. Книги Гумилева (как, впрочем, и новые издания Павла Флоренского, Льва Шестова, Николая Бердяева) продавались на одних и тех же лотках с паранаучной чепухой, попадали к тем же читателям. Одна и та же волна выбросила на берег грязные водоросли и золотых рыбок.

Теория Гумилева теперь известна многим не по книгам, а по цитатам или, того хуже, по отдельным словам. Чаще всего используют два: этногенез и пассионарность. Но значение этих слов не всегда понимают даже ученые люди. Профессора и доценты употребляют слово «пассионарность» в совершенно диких, невозможных сочетаниях: «пассионарная матрица», «пассионарная идеология» и т. п. Чего же тогда требовать от простых читателей? Инна Прохорова случайно услышала свару двух соседок на питерской коммунальной кухне. Одна кричала: «Я пассионарий, а ты – субпассионарий!», а другая отвечала ей: «Б… ты, а не пассионарий».