Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

Его слова бьют точно в цель. Действительно, я пытаюсь модернизировать работу клиники, внедрить современные методы, которые использовала в Москве. Но наталкиваюсь на глухое сопротивление части коллектива.

– Олег Петрович, изменения необходимы для развития, – говорю, стараясь сохранить спокойствие. – Медицина не стоит на месте.

– Может быть. Но есть вещи, которые не нуждаются в "улучшении". Есть опыт, традиции, наработанные связи с пациентами.

– Я не собираюсь разрушать традиции, – возражаю. – Я хочу их развивать.

– Тогда делайте это без меня, – он встает, направляется к выходу. – Две недели отработаю и уйду.

Остаюсь одна в кабинете, чувствуя, как нарастает усталость. Управление клиниками оказалось сложнее, чем представлялось. Мало быть хорошим врачом – нужно уметь руководить людьми, находить компромиссы, завоевывать авторитет.

Звонит телефон. Максим.

– Лена, у тебя тоже проблемы с персоналом? – спрашивает он без предисловий.

– Почему?

– У меня двое ординаторов написали жалобу в медицинскую коллегию. Якобы я превышаю полномочия, навязываю "московские методы", не считаюсь с местными особенностями.

Значит, мы оба столкнулись с одной проблемой. Сопротивление изменениям, нежелание принимать новое руководство.

– Что будем делать? – спрашиваю.

– Работать дальше, – отвечает он решительно. – Доказывать профессионализмом, а не словами. Рано или поздно результат скажет сам за себя.

***

Возможность доказать себя представляется уже через два часа. В клинику поступает мальчик семи лет с тяжелой травмой руки – попал под машину, множественные переломы, повреждение сосудов и нервов. Местные хирурги разводят руками – случай сложный, требует микрохирургического вмешательства высшего уровня.

– Елена Викторовна, – обращается ко мне дежурный врач, – родители просят вас лично прооперировать ребенка. Они видели вас по телевизору, знают о случае с девочкой на Крите.

Смотрю на рентгеновские снимки, изучаю результаты обследований. Действительно, случай сложный. Нужно восстановить целостность костей, сосудов, нервных волокон. Одна ошибка – и ребенок может остаться инвалидом на всю жизнь.

– Собирайте операционную бригаду, – решаю я. – Будем оперировать немедленно.

Операция длится шесть часов. Работаю под микроскопом, миллиметр за миллиметром восстанавливая поврежденные ткани. Ассистируют мне те же медсестры и врачи, которые еще утром смотрели на меня с недоверием.

Но в операционной нет места предрассудкам. Здесь важен только профессионализм, четкость действий, способность принимать быстрые решения в критических ситуациях.

– Зажим, – говорю, и инструмент немедленно оказывается в моей руке.

– Отсос, – и медсестра тут же очищает операционное поле.

Постепенно чувствую, как бригада начинает работать слаженно, доверять моим действиям. Видят, что я знаю, что делаю, что каждое движение выверено и обоснованно.

К концу операции атмосфера в операционной кардинально меняется. Вместо настороженности – уважение. Вместо сомнений – готовность следовать моим указаниям.

– Операция завершена успешно, – объявляю, снимая перчатки. – Прогноз благоприятный. При правильной реабилитации мальчик полностью восстановит функции руки.

Старшая операционная медсестра, та самая, что утром виновато оправдывалась за сломанный микроскоп, подходит ко мне.

– Елена Викторовна, простите нас. Мы... мы боялись изменений. Думали, что новое руководство разрушит то, что создавала Анна Петровна.

– Изменения действительно будут, – отвечаю честно. – Но цель у нас одна – спасать жизни и возвращать людям здоровье. И ради этой цели стоит преодолеть любые разногласия.

***

Домой возвращаюсь уставшая, но с чувством выполненного долга. Операция прошла успешно, конфликт в коллективе начинает разрешаться. Но дома меня ждут новые проблемы.

Ника сидит в своей комнате с заплаканными глазами, на столе разбросаны учебники. Полина пытается ее утешить, но безуспешно.

– Что случилось? – спрашиваю, садясь рядом с дочерью.

– Все плохо, мам, – всхлипывает она. – Я ненавижу эту школу, ненавижу этот город, хочу домой в Москву!

Подростковый кризис, усугубленный сменой обстановки. Я ждала этого, но надеялась, что адаптация пройдет легче.

– Расскажи, что произошло.

– Дети в классе смеются надо мной! Говорят, что я "москвичка-выскочка", что папка у меня "криминальный авторитет", который сбежал от тюрьмы. А учительница по истории сказала, что в Москве плохо преподают, потому что я не знаю какого-то петербургского краеведения!

Сердце сжимается от боли за дочь. Дети жестоки в своих оценках, а информация о проблемах Павла каким-то образом дошла и до одноклассников Ники.

– Солнышко, – обнимаю ее, – все это временно. Дети привыкнут к тебе, а ты – к новой программе. Нужно просто немного терпения.

– Не хочу терпеть! – вырывается она из объятий. – Хочу к бабушке, к своим друзьям, в свою школу!

Полина смотрит на нас с сочувствием:

– Ника, а давай завтра я познакомлю тебя со своими подругами из театрального кружка? Они очень хорошие, не такие, как в школе.

– Не хочу ни с кем знакомиться, – упрямо отвечает Ника.

Понимаю, что давить бессмысленно. Подростку нужно время, чтобы пережить кризис, принять новые обстоятельства. Остается только поддерживать и верить, что все наладится.

***

Вечером, когда дети наконец засыпают, звонит телефон. Незнакомый номер с московским кодом.

– Елена Викторовна Федоркова? – мужской голос, официальный.

– Да, слушаю.

– Следователь Петров, прокуратура города Москвы. У меня к вам несколько вопросов по делу вашего бывшего мужа.

Сердце пропускает удар. Значит, дело против Павла действительно набирает обороты, переходит из стадии проверки в официальное расследование.

– Слушаю вас.

– Павел Андреевич Федорков обвиняется в фальсификации документов, мошенничестве в особо крупном размере и уклонении от уплаты налогов. Нам необходимы ваши показания в качестве свидетеля.

Фальсификация документов – это про поддельную справку от психиатра. Мошенничество и налоги – видимо, проверка его компании дала результаты.

– Что именно вам нужно знать?

– Во-первых, подтвердить факт предоставления в суд поддельного медицинского заключения о вашем психическом состоянии. У нас есть аудиозапись, где Федорков признается в покупке этого документа.

Запись Ники. Значит, она действительно стала решающим доказательством.

– Подтверждаю. Я никогда не проходила обследование у врача по фамилии Державин. Более того, такого врача не существует.

– Во-вторых, нам нужна информация о финансовых операциях семьи. Не было ли подозрительных трат, неофициальных доходов, попыток скрыть активы?

Думаю о годах жизни с Павлом. О дорогих покупках, которые он объяснял "успешными сделками". О наличных деньгах, которые иногда приносил домой в конвертах. О том, как он всегда настаивал на том, чтобы крупные покупки оформлялись на мое имя.

– Были подозрительные моменты, – признаю. – Могу дать подробные показания, но предпочла бы сделать это в официальной обстановке, с участием моего адвоката.

– Конечно. Можете приехать в Москву на следующей неделе? Или мы можем организовать допрос по видеосвязи.

– Видеосвязь предпочтительнее. У меня сейчас сложный период на работе, отлучаться надолго не хочется.

– Договорились. Пришлю вам повестку по электронной почте.

После разговора долго сижу на кухне, пью чай и думаю о том, как странно переплетаются события. Месяц назад Павел пытался разрушить мою жизнь, использовая подложные документы и административный ресурс. А теперь он сам стоит перед угрозой уголовного преследования.

Справедливость действительно существует. Медленная, не всегда очевидная, но неотвратимая. Ложь рано или поздно вскрывается, манипуляции становятся явными, а люди получают по заслугам.