Штольманна. Отпускъ (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна

  - Яша! - раздался полный отчаяния крик Анны, стоящей по грудь в воде, и этот зов придал новых сил.

  Штольман поудобнее перехватил девицу и поплыл к жене, которая, хвала всем святым, не пыталась двинуться ему навстречу, но и на берег тоже не уходила. Гриша и Катя стояли у самой воды, кусая губы и испуганно глядя на родителей. Когда Яков Платонович выбрался на берег, сын с дочкой бросились к нему и прижались изо всех сил, не замечая того, как вода холодными ручейками стекает по их нарядам, холодя кожу. Штольман поцеловал Катю и Гришу в тёплые курчавые макушки, а затем осторожно уложил спасённую девицу на песок.

  - Она утопла, да? - боязливо прошептала Катюшка.

  - Не дышит, - вздохнул Гриша и крепко взял сестрёнку за руку.

  - Сейчас мы это поправим.

  Если бы не шебутной нрав Елизаветы Платоновны и её просто-таки фантастическая способность находить приключения на ровном месте, возможно, Яков Платонович и не знал бы, как спасать утопленников, или знания его в сём вопросе носили бы исключительно теоретический характер. Благодаря же неусыпным стараниям любимой сестры Штольман прекрасно знал, что и как нужно делать, потому как доводилось. Яков быстро ослабил платье на груди дамы, шнуровку корсета пришлось рвануть, ну да это ерунда, не те обстоятельства, чтобы по поводу наряда печалиться, а затем повернул спасаемую лицом вниз и с силой ударил ладонью по спине. Из рта дамы фонтаном хлынула вода, женщина отчаянно закашлялась, судорожно хватая ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба.

  - Ожила, - Катюшка звонко засмеялась, хлопая в ладоши, - мама, мама, смотри, белочка ожила!

  Спасённой было ещё слишком плохо, чтобы хотя бы осмыслить происходящее вокруг, а Штольман машинально отметил, что характеристика дочери имеет резон, недоутопленница была удивительно веснушчатой, словно специально загорала не иначе, как с ситечком на лице. Анна сердобольно склонилась к спасённой даме и тут же удивлённо ахнула, широко распахнув голубые глаза:

  - Наденька?!

  - Кха-кха-кхАннушка, - прошелестела дама, слабо улыбаясь и делая вялую попытку подняться, - а мы... вчера... твоих родителей на вокзале... видели... они встречали...

  - Точно, белочка вчера с акулой на вокзале была, - с готовностью подтвердила Катюшка и тут же надула губы, - бабушка Маша ещё хотела, чтобы мы с ним здоровались.

  Яков на эти слова дочери только вздохнул. Конечно, стоило бы сделать замечание, всё-таки не гораздо людей с животными сравнивать, но, во-первых, на нотации сейчас нет ни сил, ни желания, а во-вторых, сравнения дочурки оказываются удивительно точными. Потому господин Штольман только плечами передёрнул (в мокрой одежде на ветру зябковато) и попросил детей:

  - Гриша, Катя, принесите мой жилет и сюртук, пожалуйста.

  - Сейчас, пап, - сын мячиком подпрыгнул на месте и бросился за одеждой.

  - Подожди меня, я с тобой! - завопила Катя, яростно пыхтя и семеня короткими толстенькими ножками, которые катастрофически никуда не успевали. Что это за наказание, право слово, скорей бы вырасти!

  Яков усмехнулся, покачал головой и отправился за пледом, в который укутал спасённую даму. Анне Викторовне, тоже изрядно промокшей, досталась одежда мужа, а ещё горячий поцелуй.

  - А как же ты, Яша? - Анна с тревогой прижала ладошки к мокрой насквозь ставшей прозрачной рубашке Штольмана. - Тебе же холодно.

  Яков Платонович обхватил ладонями лицо жены, мягко поцеловал её в губы и выдохнул, щекоча дыханием кожу:

  - Меня любовь греет.

  Наденька, ставшая невольной свидетельницей нежности, для посторонних глаз не предназначенной, мечтательно вздохнула и тут же опять отчаянно раскашлялась, обратив тем самым на себя внимание.

  Анна охнула, бросилась к подруге:

  - Тебе срочно нужно домой, ты же простудиться можешь!

  - Прости, - Наденька делала отчаянную попытку встать, но ослабевшие ноги не держали, - так глупо получилось...

  Штольман подхватил охнувшую от смущения даму на руки, вопросительно изогнул бровь.

  - Что?! - прошелестела Наденька, чувствуя себя героиней готического романа, не меньше.

  - Куда нести говорите, - в голосе Штольмана скрежетнула насмешка, для него чувства спасённой дамы тайной не остались и одобрения однозначно не вызвали. Для него во всём свете существовала лишь одна романтическая барышня, коей он готов был прощать даже чтение под одеялом (случалось и такое, ловили на, так сказать, месте преступления).

  Надежда отчаянно покраснела, опять раскашлялась и сдавленно сообщила, что они с мужем снимают дом у вдовы Бобрыкиной в Липовом тупике, что справа от Веселовской улицы. Яков согласно кивнул, хотел было предложить Анне вернуться с детьми домой, но поймал непреклонный взор жены и понял, что спорить бесполезно. Анна Викторовна опять, в который уже раз, вознамерена вмешаться в дела следствия, и, чёрт побери, у следствия нет ни сил, ни желания противостоять её намерениям.

  - И как же так вышло, что Вы оказались одна в столь ранний час, да ещё и на мосту?

  Надин слабо улыбнулась. Если бы не чудесное, иначе не скажешь, спасение, если бы не шагающая рядом подруга детства, если бы не двое очаровательных детишек, бабочками порхающие вокруг, она нипочём бы не сказала то, что камнем лежало на сердце вот уже несколько месяцев.

  - Понимаете... - Наденька кашлянула, потёрла безжалостно саднящий от воды нос, я каждый день прихожу на этот мост.

  Бровь Штольмана сардонически изогнулась, придав ему сходство с Мефистофелем, коего Надежда видела на премьере оперы "Фауст".

  - А зачем Вы каждый день ходили на мост?

  Надин отчаянно покраснела, судорожно вцепилась в руку идущей рядом Анны, зашептала с лихорадочной поспешностью: