Роузи Кукла - Любушки-Любки

Он полюбил ее, как красивую и обаятельную женщину, украшение его жизни.

В ответ она призналась ему в том, что уже давно не встречается с мужчинами. Ее предпочтения всецело отданы женщинам.

Отца это устраивало. Его золотые годы ушли на науку, когда они встретились с Эмилией, ему уже было далеко за шестьдесят. Видимо напряженная научная деятельность в последние годы, когда он месяцами не высыпался и тратил все свои силы на космос, полностью истощили его организм, как полноценного мужчину.

В таком возрасте мужчин можно уже не бояться и вести себя с ними так, как уже хочется женщине. Взамен он предоставил ей полною свободу сексуального выбора, свои материальные средства и все чем он так дорожил, что накопил за свою жизнь.

С ней он не боялся оставлять своего единственного сына.

И надо сказать, что Эмиллия оказалась на высоте.

Она быстро вошла в курс всех его дел и взяла на себя все управление его лечебными и хозяйственными делами.

Все у нее спорилось, все четко заработало, все хорошо получалось.

Ни с одним из его коллег она не сближалась, никогда не доходила до флирта с ними, но она знакомилась и осторожно встречалась с некоторыми их женами.

Вскоре коллеги отца стали высказывать ему недовольство, их жены перестали обращать на них прежнее внимание, у них нашлись дела поважнее. Ученые мужья просили призвать его Эмилию к порядку. На что отец благоразумно ответил, что этого не будет и его жена вправе вести себя так, как она хочет и может встречаться с теми людьми, которые ей приятны и интересны. И еще он добавил, что все ее нынешние подруги ей интересны и в этом большая заслуга из мужей. На том они и порешили.

Скоро, у нее образовался свой круг знакомых и близких по духу подруг и тех, кто разделял с ней ее сексуальные пристрастия и выбор.

В этот круг они стали приглашать тех, кого хотели. Как правило, это были служительницы муз. Поэтессы, танцовщицы и критики, писательницы, журналистки, художницы, скульпторы и еще все те женщины, которых французы называли эмэнсипэ.

Отец предоставил им возможность встречаться на своей территории, он передал им для этого довольно большой загородный дом. Женщины сами управляют и ведут свое хозяйство в этом доме. У них образовалось закрытое дамское общество, что-то вроде клуба.

Эмилия душа и бессменный председатель клуба. Я им помогаю по медицинской части. Все члены клуба мои пациентки и я слежу за тем, чтобы с ними ничего не происходило в плане отклонения их сексуального здоровья.

Дело в том, что почти все женщины клуба близки не только духовно, но и многие из них близки сексуально. Мне они доверяют здоровье свое и своих подруг. Я у них довольно частый гость, что-то вроде представителя службы здоровья членов клуба. Клубная жизнь у них интересна и занимательна. От каждого члена общества требуется подтверждение статуса. Есть статус приглашенных, тех, кто не вхож на приватные вечеринки, но кто может своей преданностью обществу добиться посвящения в жрицы. Это такой статус постоянных членов клуба. Ритуал посвящения очень оригинальный, но я тебе не должен об этом рассказывать, ты сама скоро станешь членом этого клуба. Я слышал, как об этом говорила Эмилия с кем-то по телефону. Все вроде ничего кроме одного но. Тех, кого принимают в постоянные члены клуба, являются натуральными лесбиянками. Вот откуда я о тебе знаю.

Я невольно потянулась головой за его скользящей рукой и чуть не свалилась. Особенно, от его последних слов, которых я никак не ожидала.

— Ты же ведь знаешь о Эмили, знаешь, что она лесбиянка….

Я замерла, а сердце мое затарахтело. Ничего себе заявление?

Я даже перестала дышать от такого прямого поворота речи. Сердце мое колотилось так, что я думала, что оно выпрыгнет из моей груди.

Я лежала как мертвая.

С каждым его словом на меня как будто накатывался какой-то очередной тяжелый камень, который давил мне на грудь и мешал мне свободно дышать.

Мне было мучительно больно и горько слышать от него все эти слова о моей мнимой ориентации. А Игорь безжалостно продолжал говорить мне об этом обществе лесбиянок, куда он причислял и меня. Я уже больше не могла его слушать.

Я почувствовала, как мое лицо заливается краской.

Видимо этого он не ожидал, так как перехватил мою руку и стал прослушивать пульс. Сердце мое колотилось так, что я думала, что оно выпрыгнет из моей груди.

— Женечка, ты чего так заволновалась? Меня все в тебе устраивает и твой возраст, и твое положение и, как не странно тебе слышать, твоя сексуальная ориентация.

— Я уже давно все понял о том, что тебя связывало с Белкой и да простят меня боги, что у тебя было с Эмилией. Уж ты прости меня, но я все равно остаюсь к тебе не равнодушным. Сразу, как я увидел тебя, ты мне очень понравилась. А потом все эти сеансы, осмотры. Твоя замечательная вульвочка все время стоит перед моими глазами. Прости меня за откровенность.

На последних словах я отвела его руку и села. Видимо было что-то такое в моих глазах кроме слез, что он, запнувшись, и глядя, на меня сказал.

— Я не знаю, как сложится моя жизнь в дальнейшем, но как бы она не поворачивалась, я буду помнить тебя кисенок, особенно твою мягенькую киску.

И он весело рассмеялся. А я горько зарыдала. Меня душила несправедливость его приговора мне, как отпетой лесбиянке, будущей бендерши, лесби клуба. Так я тогда думала.

Ведь он ничего не знает о моем сексуальном опыте и прошлом.

Ох, как он ошибается во мне, думала я.

Я сама еще не могла разобраться в себе и своих страстях, но в одном я была уверенна, если бы он сейчас позвал меня, я бы все отдала за него. Никого мне не надо, только его. И я еще громче и отчаянно заревела.

Он успокаивал меня и никак не мог понять причину моих внезапных слез.

А на меня как будто нашла какая-то горячка.

Внезапно я вспомнила этот жуткий пакет с фотографиями, противный голос по телефону.

Вся накопленная во мне тревога и беспокойство смешались с новой несправедливой обидой и я, в диком отчаянии, вскочила и сорвалась на безумный крик….

Боже, что я кричала ему, что я говорила, нет орала.

И что все мужики сволочи, что он тоже такой же и что я не просто девчонка, а я пи…дорванка.

Да, да я орала ему такое во все горло.

Я орала ему, что я трахаю баб так, что они просят, нет, умоляют меня о пощаде.

И что его Эмилия трепыхалась на моей руке и стонала, а я трахала ее всей своей пятерней и я показывала ему свою руку, которуя сжимала в кулак, перед самым его лицом и пальцами неприлично отмеряла на ней глубину своего проникновения в ее лоно.

Нет не лоно, я все органы называла такими ласкательными матюками, каких я, наверное, в своей жизни не смогла бы назвать потом за двадцать лет жизни.