Его самое темное желание (ЛП) - Робертс Тиффани

Бровь Кинсли нахмурилась.

— Векс. Ты сказал мне, что это то, что я с тобой делала, и как я должна тебя называть.

Несмотря ни на что, он усмехнулся.

— Да, и ты действительно раздражала меня, маленький человечек, бросая мне вызов на каждом шагу. И при этом ты подняла зеркало, в котором я мельком увидел, кем я стал. Что я делал.

— Почему ты так себя называешь?

— Назло ей. Чтобы досадить ей. Чтобы каждый раз, когда она это слышала, каждый раз, когда она это произносила, то вспоминала, что, какие бы слова она ни подбирала, я был для нее занозой в заднице. Единственное, чем она никогда не смогла бы овладеть, чем никогда не смогла бы по-настоящему владеть. Единственное, чем она никогда не будет обладать в полной мере.

Он запустил когти в волосы Кинсли и проследил линию ее позвоночника, наслаждаясь легкой дрожью, которую вызвал у нее.

— Но ты мне не досаждаешь, Кинсли. Ты для меня все.

Она улыбнулась, но эта улыбка погасла, когда печаль наполнила ее глаза.

— Почему ты продолжаешь использовать имя, которое взял в честь королевы?

— Сначала я хотел продолжить свое неповиновение, несмотря на проклятие. Это была… надежда, по-своему извращенная. Но со временем это стало тем, кто я есть. Векс — это не мой гнев или горечь, не мое сожаление или вина. Векс — это просто… я. Это имя ей не принадлежит. Никогда не принадлежало. Оно всегда был моим, хотя я был достаточно медлителен, чтобы заявить о нем как о таковом.

— Но у нее твое настоящее имя, — тихо сказала Кинсли. — Пока ты выздоравливал, я… видела, как она принудила тебя к этой сделке. Я не могла тебя расслышать, но я знаю, что ты его сказал.

— Да, — сказал Векс хриплым голосом. — Она забрала мою свободу, мое имя, мое семя. Она хотела ребенка с моей внешностью, моей магией и своей кровью в сочетании.

Он закрыл глаза и просто вдохнул Кинсли, позволяя ее запаху успокоить его.

— К тому моменту она уже не скрывала своей жестокости, по крайней мере, по отношению ко мне. Она ясно дала понять, что ребенок, которого я произведу на свет, будет домашним животным. Она сможет формировать его, контролировать и выставлять напоказ.

Кинсли коснулась своим лбом его лба, ее пальцы на его волосах напряглись, но не потянули.

— Векс, мне так жаль.

— Я не мог допустить, чтобы невинный младенец, мой ребенок, родился в рабстве, в жестокости. Чтобы он родился от нее. Я использовал настойку, чтобы мое семя не имело силы, смесь настолько простую, что благородные фейри ее двора были с ней незнакомы. Это был мой единственный способ противостоять ей, пока я не смог сбежать

— Но она нашла тебя, — тихо сказала Кинсли.

— Я всегда знал, что она бросится в погоню. Но я думал, что у меня будет больше времени, чтобы проявить надлежащие меры предосторожности. Я знал, что она обратит свой гнев на тех, кто находится под моей защитой. Ни на мгновение я не поверил, что ее угроза была простым бахвальством. Я плел заклинание, чтобы перенести мое королевство и его жителей из вашего мира, укрыть их в плоскости, недоступной для нее, когда она прибыла.

Векс стиснул зубы от боли, ярости и чувства вины, поднимающихся в нем. Из его груди вырвалось рычание, и он крепче прижал Кинсли к себе. У нее перехватило дыхание, а тело дернулось, когда его когти слишком глубоко вонзились в ее кожу. Он зашипел, открыл глаза и немедленно ослабил хватку, успокаивая боль, которую причинил, нежными прикосновениями кончиков пальцев.

Кинсли отстранилась и сжала челюсть. Ее глаза, такие полные сострадания, встретились с его глазами.

— Ты не виноват. Ни в чем не было твоей вины. Ты сделал все, что мог, чтобы защитить их.

— Все, кроме выполнения моего договора с королевой, — сказал он, отрывистые слова царапали его горло, когда они вырывались.

— Соглашение, которое ты был вынужден заключить. И к чему бы это привело? Если бы ты уступил ей, позволил ей родить от тебя ребенка, он был бы рабом. Нет, ты не мог этого сделать. Ты бы сожалел об этом всю оставшуюся жизнь. Ты сам был ее рабом, и положение, в которое она тебя поставила, было отвратительным, — Кинсли провела большим пальцем по его щеке. — Во всем виновата она, Векс, не ты.

— Я решил сбежать, Кинсли. Прекрасно понимая последствия, я сбежал от нее, я привел ее обратно в свою башню. Обратно к моему народу.

— Но ты вернулся и попытался спасти их. Доставить их всех в безопасное место. Потому что, даже если бы ты остался с ней, сколько времени прошло бы, прежде чем она все равно отправилась бы за теми людьми? Как скоро она бы это сделала… привела их, выставила перед тобой и причинила им вред, чтобы добиться от тебя того, чего она хотела?

Он опустил взгляд, как будто мог найти ответ в другом месте, но Кинсли заставила его поднять глаза обратно, направив подбородок в ее сторону.

— Послушай меня, Векс. Услышь мои слова. В их смерти нет твоей вины.

В их смерти нет твоей вины.

На протяжении сотен лет гнев и чувство вины владели Вексом, поглощали его. Ему не оставалось ничего другого. И разве не это было целью королевы? Она легко могла убить его или запереть в своей темнице навечно, но она выбрала это. Она решила оставить его в живых и одиночестве в этом месте — его дом превратился в тюремную камеру, — где тяжесть того, что он потерял, тяжесть его неудач будут медленно давить на него до скончания веков.

И все же величайшее волшебство было перед ним. Слова Кинсли не могли стереть прошлое, но они были бальзамом для его души. Они залечили старые раны, облегчили его бремя. Они воодушевили его.

Векс совершал ошибки в отношениях с королевой, но ее злоба и тирания проявились задолго до того, как она обратилась к нему. Даже если бы он идеально сыграл каждый раунд ее игры, она не остановилась бы ни перед чем, чтобы одержать победу. В конце концов, она всегда побеждала.

Он поднял руку и запустил ее в волосы Кинсли, баюкая ее голову.

— Если бы ни одному из нас не пришлось идти по пути, вымощенному такими трудностями, чтобы найти друг друга.

Она улыбнулась и прислонилась к его ладони.

— Если бы мы не прошли его, мы могли бы никогда не найти друг друга.

— Я бы снова вытерпел все, и даже больше, чтобы убедиться, что ты моя, Кинсли.

— Тебе не нужно больше ничего терпеть, Векс. Отпусти прошлое, — она провела рукой по его плечу, вызывая восхитительный трепет от прикосновения. — Нам обоим нужно забыть об этом и жить ради будущего. Того, которое у нас может быть вместе.

Векс ухмыльнулся и скользнул руками к ее заднице, схватив за оба бедра и крепко прижимая к себе.

— О, я полностью принял будущее. И я никогда не отпущу тебя.

Кинсли рассмеялась и заерзала на его члене, заставляя застонать, когда наслаждение пронзило его изнутри.

— Держись за меня столько, сколько захочешь, — она подняла руку, показывая ему ладонь. — Но я думаю, нам следует вылезти из ванны. Мы превращаемся в чернослив.

Он наклонился вперед и прижался губами к ее ладони.

— Немногие черносливы сохраняют свою красоту так, как ты.

Кинсли ухмыльнулась.

— Когда мы впервые встретились, никогда бы не подумала, что ты такой романтик.

— Я и не был им.

— Лжец, — ответила она, ухмылка превратилась в улыбку когда она поднялась на колени. — Давай. Пора выбираться отсюда.

Векс обвел взглядом ее тело. Кожа блестела от застывших пятен краски, и вода ручейками стекала по ее груди, капая с розовых сосков, соблазняя его. И Векс поддался этому искушению. Зарычав, он приподнялся, обхватил ее руками и захватил ртом один из сосков.

Кинсли пискнула, но за этим быстро последовал стон, когда он обильно облизал этот бутон своим языком. Она положила руки ему на голову, запустив пальцы в волосы, и хриплым голосом произнесла:

— Векс…

Она чувствительна после спаривания, придурок.

С большой неохотой он отпустил ее сосок, нежно поцеловал его и посмотрел на нее снизу вверх.

Кинсли усмехнулась, ухватившись за края ванны и поднявшись на ноги.