Мой пленник, моя жизнь - Валентеева Ольга

Глава 5

Эрвинг

Я очень редко болел. Так было всегда. Когда детей всех друзей моих родителей закутывали в меха и едва позволяли высунуть нос на улицу в зимнее время, я частенько сбегал из дома, катался с детьми слуг с ледяной горки, строил замки из снега и даже не думал болеть. Наверное, поэтому сейчас готов был взвыть от бессилия. Тело ломило так, что едва можно было найти положение, при котором ничего не болело. Я крутился с боку на бок, понимая – еще день или два, и терпение лопнет, поползу прочь, лишь бы не валяться беспомощным кулем. Ненавижу бездействие!

– Тише, мальчик.

Стоило слишком активно пошевелиться, как Лайза появлялась рядом. Касалась лба большой теплой рукой, укутывала в одеяла, пахнущие пылью. Распоряжение Амелинды. Сама лери Эйш заглядывала ненадолго. Всегда деловито спрашивала, выпил ли вовремя отвар, призывала магию – и, убедившись, что мне стало еще немного легче, уходила. От нее пахло травами. Или ими пропиталась сама эта комнатушка, ставшая мне ненадолго пристанищем?

Если со мной не сидела Лайза, сменившая гнев на милость, рядом тут же оказывалась Анита. Она гладила мою руку и молча плакала. Когда я в первый раз увидел ее слезы, даже испугался.

– Ты что, Нита? – Потянулся вытереть слезинки, но она отшатнулась, будто собирался ударить, а затем снова придвинулась ближе, сжала мою ладонь и поднесла к губам. Затем опустила себе на колени и гладила, пока я не забрал руку.

– Это она так выражает признательность, – пояснила Лайза. – Ты не обидел ее, хотя мог бы. Думаешь, ее мало обижали? Какой-то негодяй вырезал девчонке язык, чтобы не болтала. Еще ребенком. Так говорит лери Эйш. И теперь Анита не знает, как тебя благодарить.

– Я ничего не сделал. – Голос уже звучал почти привычно, остались лишь редкие сиплые нотки.

– Ничего? – Глаза Лайзы округлились. – Ты, верно, потерял память, мальчик?

– Я все помню. Но кем бы я был, если бы…

И замолчал. Не с ней ведь обсуждать. Грань между зверем и человеком слишком тонка. Я мог бы шагнуть за эту грань – и перестать быть собой. Стать рабом, которого все здесь во мне видят. Но это был бы конец. Конец всему, потому что дальше – пропасть.

– Многие согласились бы, – вздохнула Лайза. – И нашлись бы те, кто поблагодарил лера Айка за доброту.

– Доброту?

Я не понимал. Одно дело – война. Там кровопролитие оправданно, и страдания окружают на каждом шагу. За всеми не уследишь, как я не уследил за Илмарой и теми солдатами. Не говорю, что это хорошо, но там ведь была война. А где война, там пытки, насилие, смерть. Все ради победы. Но здесь-то мир. Дыхание войны не касалось этих мест. Тогда почему? Зачем причинять боль девчонке, которая не сможет за себя постоять? И Айк после этого чувствует себя мужчиной?

– Ты слишком много думаешь, мальчик, – заметила Лайза. – Прекращай, иногда это вредно. И прими поведение Аниты, как данность. У нее никого нет. Она привязалась к тебе, как… к брату, наверное, вот и бродит хвостиком. Чувствует силу, защиту. Не предавай ее.

Я и не собирался предавать. И не жалел, что все вышло так, как вышло. Анита помогла мне, когда все отвернулись. Да, для меня она была еще ребенком, но понимала больше, чем многие взрослые, и не смотрела на меня, как на коровью лепешку на дороге. Я ценил. Теперь ценил, как никогда.

– А знаешь, я представляла тебя другим, – разоткровенничалась Лайза. На сегодня ее работа была окончена, и она дежурила у моей постели, хоть в этом и давно отпала необходимость.

– Каким же? – спросил я. Мне было любопытно сравнить предполагаемый ответ с тем, что скажет Лайза на самом деле.

– Тобой наши женщины пугали детей. – Она пожала большими, широкими плечами. – Так и говорили: «Не будете слушаться, придет изельгардский палач и заберет вас». Мне казалось, ты должен быть похож на фуррхи.

– Фуррхи?

– Демоны по-вашему. В наших поверьях фуррхи приходят ночами и выедают глаза у спящих.

– Какая гадость. – Я хрипло рассмеялся. – И как, похож?

– Нет, – признала Лайза. – Когда нам сказали, что Илмара погибла от твоей руки, привезли ее, бедняжку, я мечтала вырвать твое сердце. А теперь все запуталось. Смотрю на тебя и думаю: мальчишка ведь. О чем они все твердили? Кого боялись?

– Я вел своих людей в бой, – напомнил ей. – И был сильнее.

Лайза тепло улыбнулась.

– Верю. В твоих глазах живет пламя битвы, мальчик. Я понимаю людей, которые шли за тобой.

– А я вот нет…

И замолчал. Лайза тоже посидела молча, а потом тихонько запела. Ее песня была на каком-то наречии, потому что я едва понимал слова. В ней пелось о далеком доме, затерянном в горах, о снежных вершинах, уснувших до наступления тепла. О том, что все мы однажды дойдем туда, куда стремимся. Все, но не я. Только я не терял надежды. Сдаться – значит умереть.

– Вот, снова, – заметила Лайза. – Снова у тебя такие глаза. О чем ты думаешь, мальчик?

– О том, что хочу жить, – ответил я.

Скрипнули половицы в кухне, в дверь тихонько постучали, и на пороге замерла Амелинда.

– Голубушка! – встрепенулась Лайза. Она часто так называла свою госпожу.

– Только вырвалась, – весело сказала та, забираясь в чуланчик и принеся с собой запах снега. – Лери Белла решила вышить новые скатерти, всех усадила за работу. Как вы тут?

И посмотрела на меня.

– Лучше ему, – вместо меня ответила Лайза. – Вы посидите с ним, лери, а я на завтра поставлю опару.

И скрылась, оставив нас наедине. Эмми заняла освободившееся место, привычно проверила пульс, призвала магию – и довольно кивнула.

– Выздоравливаете, Эрвинг.

– Нет никакой необходимости мне «выкать», лери, – сказал я ей.

Амелинда смущенно улыбнулась. Мне нравилось, когда она приходила. А еще вспоминал, как вначале собирался втереться в доверие к лери Эйш, чтобы сбежать, и становилось смешно. Потому что понял: с печатью далеко не убегу. И еще одно – Амелинда не Эйш. Она была родной этому замку, но не людям, которые в нем жили. Я бы, на месте мужа, не выпускал жену из объятий, но Амелинда часто бродила одна. Заметил, когда работал во дворе. Так бывает, когда ты один среди толпы. Уж я-то знал.

– Рада, что ты поправляешься. – Эмми подобрала слова. – Но в следующий раз все может закончиться куда хуже. Все-таки вред от печати ощутимый. Постарайся не ссориться с хозяевами.

Ссориться? Это была не ссора, а пытка. Но я промолчал, Эмми тут ни при чем.

– Ты так странно на меня смотришь. – Она отвела взгляд.

– Дались всем мои глаза, – ответил я, вспомнив, как о чем-то подобном только что говорила Лайза.

Амелинда рассмеялась. Забавная девчонка с перехваченными лентой волосами, в меховой накидке. Мягкая, светлая. Леонарду Эйшу повезло. Этому мерзавцу слишком везет, как я погляжу.

– Думаю, отвар можно больше не пить, – сказала она. – Я пойду, час поздний.

И сбежала. Это слишком напоминало бегство. А я остался, уже зная, что собираюсь делать. Утром выбрался из постели и поплелся во двор, чтобы найти Шиана. Тот что-то высказывал двум долговязым парням.

– А, оклемался, доходяга, – заметил меня слуга. – Чего вышел? Холодно, опять сляжешь, лечить никто не будет.

– Дайте мне работу, лер Шиан, – попросил я.

– Да какой я лер? – хмыкнул тот, уставившись на меня. – Можешь звать, как все – дядька Шиан. А работы для тебя у меня нет. Повалишься еще.

– Не повалюсь.

– Хорошо, идем. Надо перенести кое-какие доски да балки. Только одеться тебе надо. Будь здесь, поищу что-нибудь.

И оставил меня посреди двора, а я наслаждался свежим воздухом. В чулане было хорошо, тепло, но… тесно. Я привык к простору, бескрайнему горизонту. Привык быть в пути, а сейчас оказался привязан к одному месту.

– Держи. – Шиан вернулся с меховой безрукавкой. – Старая, правда, но и ты не лер.

– Спасибо, дядька Шиан, – улыбнулся я. – Где ваши балки?

Досок было немного. Видимо, разобрали какое-то старое перекрытие. Надо было перенести их под навес. Потом, глядишь, на что-то и сгодятся. Как всегда работа отвлекала и давала ценную возможность: не думать. Я так увлекся, что когда Шиан появился снова, даже не заметил.