Кристина Аханова - Слепая любовь

— Я пожилой человек! — вспыхнула Анна Алексеевна. — Как ты со мной разговариваешь! Верочка придет! Она училась у меня в начальных классах, а теперь врачом стала. Очень хорошим специалистом, ее уважают на работе!

— И сколько она берет за визит? — желчно поинтересовался Андрей.

Мать взвилась, будто на нее плеснули кипятком.

— Да нисколько она не берет! Это у вас там все за деньги! Потому и живете не по-людски! А жили бы по-божески, и все бы у вас было — и друзья, и жены нормальные, и дети. И мать бы уважали!

— Ты-то по-божески прожила жизнь, — съязвил Андрей. — Креститься на пенсии научилась…

— А это уж тебя не касается, милый мой! — вскрикнула Анна Алексеевна голосом, предвещающим бурю. Известный всем орловский темперамент давал себя знать.

И тут раздался звонок в дверь.

Скандал оборвался, едва начавшись. Мать ткнула сухим острым кулачком Андрея в бок и прошипела:

— Иди в комнату и сядь прилично! И веди себя хорошо! Раз в жизни! Ради матери! В могилу ты меня вгонишь…

Она с улыбкой открыла дверь.

— Наконец-то, Верочка! А я уже волноваться начала. Мы и чай без тебя не стали пить.

Из комнаты раздался шум, звон разбитой тарелки и отчетливый мат — это Андрей наткнулся на расставленный посреди комнаты стол.

В прихожую вошла молодая женщина. В руках у нее был старый докторский саквояж — потертый, с латунными застежками, причем, видно, очень тяжелый — ее тонкая фигурка кренилась набок. Саквояж достался по наследству от отца — известного педиатра.

Верочку нельзя было назвать красавицей. Обыкновенное лицо, добрые серые глаза, пучок русых волос на затылке. Среднего роста, неяркая, неброская. У нее была прелестная фигурка, красивые руки и очень гордая посадка головы на точеной лебединой шейке. Но Верочка мало заботилась о своей внешности и совершенно не умела подать себя. Да и не важно больному, как выглядит доктор. Врач — он и есть врач. Всегда в белом халате.

— Простите, Анна Алексеевна, задержалась… — как школьница, покраснев, извинилась Вера, будто на урок опоздала.

— Проходи, проходи! Будь как дома! Ты ведь часто меня навещаешь, не забываешь старого человека, — громко, театрально произнесла Анна Алексеевна, провожая ее в комнату.

Андрей напряженно сидел на диване и улыбался так, что скулы сводило. Улыбка эта многое говорила матери.

— Ну, садись где хочешь, — ворковала Анна Алексеевна. — Да вот хоть рядом с Андрюшей.

Верочка присела рядом, саквояж, звякнув, звучно шлепнулся на пол. Андрей вдруг почувствовал знакомый запах простеньких духов.

— Мы, кажется, уже знакомы, — уверенно сказал он. — А что за духи у вас? Я весь день пытался вспомнить название…

Вера засмеялась, и он невольно отметил, что смех у нее хороший — искренний, без тени кокетливости.

— Это запах “Детского” мыла, — ответила Вера, и Андрей почувствовал, что она улыбается, узнал ее голос — серебристый и нежный.

— Точно! — сказал Андрей и, наклонившись в ее сторону, невольно уткнулся в ямку между шеей и плечом и глубоко вдохнул… И на мгновение запах чистоты и безмятежного счастья окружил его, и он всем своим существом вспомнил ванночку, сверкающую мыльную пену и теплые надежные руки матери. Как все было просто тогда, понятно и хорошо…

Вера не смутилась и не покраснела, она повернулась и заглянула ему в лицо. Потом твердыми уверенными пальцами врача развернула его голову в удобное для себя положение и заглянула в странно и напряженно блестевшие глаза. Андрей не сопротивлялся.

Мать на кухне звякала посудой.

— Давно у вас этот шрам на виске? — спросила Вера.

— Дед-сифилитик в детстве о печку ударил, — задушевно ответил Андрей. — А давно вы начальную школу у моей матери закончили?

— Лет сорок назад, — в тон ему ответила Вера. — Скоро юбилей. Вы насчет шрама не ответили. Он имеет какое-то отношение к вашему заболеванию?

Андрей тихо, чтобы не услышала Анна Алексеевна, сказал:

— Вера, я понимаю: вы хороший человек, и после работы измеряете давление старой учительнице. Но у меня же не заноза в коленке. Я ослеп. Меня смотрели лучшие офтальмологи мира. А теперь простой врач из районной поликлиники вылечит душевным теплом заблудшего бизнесмена… Может, не будем дурака валять? Давайте чай пить!

Вера закусила губу, помолчала и ответила спокойно, буднично:

— Во-первых, я не простой врач из районной поликлиники. Я вообще не врач. Я кандидат биологических наук, вирусолог. Работаю в Академии наук. С переменой ситуации в нашей стране люди стали выезжать за рубеж и привозить разные экзотические болезни. Наша лаборатория этим и занимается. Где вы были в последний раз?

— В Египте, — сухо ответил Андрей.

— В Египте, — задумчиво повторила Вера. — Знаю. Я там пять лет проработала. На севере или на юге страны?

— На курорте. В Хелуане. В Ниле купался.

Вошла Анна Алексеевна с пирогом и захлопотала:

— Верочка, тебе чай со сливками или с лимоном? Андрюша-то со сливками любит. — Она наливала чай, разрезала пирог и упорно изображала радушную хозяйку гостеприимного дома. И неожиданно спросила:

— Вера, а ты крещеная?

— Да, конечно, — машинально ответила Вера и продолжала гнуть свою линию. — У меня был похожий случай…

— Да, — подхватил Андрей, — и больной Ч., как это пишут в ваших учебниках, тяжело переживал слепоту, омрачившую его зрелые годы…

— Верочка! Не обращай внимания, Андрей всегда был плохо воспитан, это моя вина… Ну, что скажешь? Есть надежда? — Голос Анны Алексеевны просительно дрогнул.

— Пока не знаю, — осторожно сказала Вера. — Мне нужно посмотреть историю болезни, и, может быть, Андрею придется пройти кое-какие обследования в нашей лаборатории. Но первый осмотр меня удовлетворил. Я уже сейчас могу сказать совершенно определенно, что это не болезнь глаз. Глаза здоровы! — сказала она с нажимом. — Анна Алексеевна, дайте мне пожалуйста, вот этот кусочек. Обожаю вашу кулебяку!

Некоторое время все были заняты чаем, лимоном, сливками, кулебякой; женщины обменялись кулинарными рецептами. Наконец Андрей не выдержал:

— Так что же это такое?!

— Мы насчет шрама не договорили, — напомнила Вера.

Андрей почувствовал в ее голосе спокойное упорство и понял, что она не отступит — не привыкла отступать. Это было профессиональное спокойствие ученого, готового опрашивать сотни и тысячи пациентов, не раздражаясь и не обижаясь, и не давая сбить себя с толку. Он сдался.

— Птица клюнула! В Египте, маленькая, пестрая… Хвост зеленый! Клюнула и улетела по своим птичьим делам. Если бы я знал, что это так важно, что она вам понадобится, я привез бы ее для опознания!