Елена Арсеньева - Роковая дама треф

– Я нахожу ваш вопрос оскорбительным, сударь! – заявил наконец кузен. – Конечно же, родственные чувства гораздо сильнее чувств супружеских…

– Позвольте! – воскликнул муж дамы. – Но ведь брак освящен церковью, а это означает связь любви земной и небесной.

– Всякий брак может быть расторгнут, в то время как узы крови нерасторжимы, – возразил молодой человек.

– Узы крови обусловлены происхождением, они могут связывать и людей равнодушных друг к другу, даже ненавидящих друг друга. История знает подобные примеры: возьмите хотя бы Каина и Авеля. Брак же означает рождение сердечной склонности, гораздо более сильной, нежели склонность друг к другу дальних родственников, – заметил не без ехидства старик. – Сказано в Писании: «Остави отца и мать свою и прилепися к нему», то есть к супругу.

– Я вот к чему спрашиваю, господа, – пояснил врач, явно забавляясь этой перепалкою. – Современная наука признает лучшим способом лечения delirium tremens (при очередном произнесении диагноза супруг закашлялся, и трактирщик понял, что это очень заразная болезнь) – мысленное воздействие на больного. Actio in distans [93], – уточнил он, наблюдая, как вытянулись лица кузена и супруга. – Поэтому я предлагаю, чтобы один из вас, чьи чувства менее горячи, остался с дамой, пока она отдыхает, а другой, кто любит ее особенно сильно, отправился бы до вечера прогуляться по окрестностям, направляя к больной все свои помыслы и все свое сердечное биение, всем существом своим желая ей скорейшего выздоровления. Вам, господа, предстоит решить, кому быть сиделкою, а кому истинным врачевателем.

– Вон вы как повернули, – пробормотал кузен. – Ну, коли так… разумеется, сударь, вы – супруг, ваши чувства – глубже, а значит… значит…

– Значит, вам и осуществлять actio in distans, – подхватил врач, беря упомянутого супруга под руку и настойчиво увлекая за дверь. – Заодно следует обсудить вопрос о моем гонораре.

Старик попытался возразить, но врач был неумолим. Супруг хотел воротиться хотя бы за цилиндром, однако кузен оказался проворнее и нахлобучил на него головной убор уже в дверях, которые тут же закрыл, и не просто закрыл, а запер, надо полагать, чтобы никто не помешал отдыху больной.

Постояв некоторое время у окна и убедившись, что кареты врача и супруга отъехали (трактирщик услышал стук их колес по булыжнику даже в своем укрытии), молодой человек потрогал свою голову, грудь, руки («У него жар! Он тоже заразился!» – испугался трактирщик) и пробормотал:

– Нет, он ошибся, этот доктор. Все-таки чувства кузена к своей кузине очень горячи. Иногда просто обжигающе горячи!

С этими словами он прошел за ширму, по пути расстегивая штаны, на которых обозначилась такая выпуклость, что трактирщик вытаращил глаза… вернее, один из них, ибо в щель можно было смотреть только одним глазом.

«Однако!» – сказал себе озадаченный трактирщик, и в то же мгновение из-за ширмы донеслись смех, чмоканье и ожесточенный скрип старой кровати. О мужчине и женщине, встретившихся в уединенном месте, никто не подумает, что они читают «Отче наш», говорят в таких случаях люди, знакомые с изречениями мудрецов. Трактирщик не знал книжной премудрости, а потому подумал только, что одним рогоносцем в мире стало больше.

Тем временем коварно обманутый супруг, выехав за пределы города, отпустил карету и некоторое время шел пешком по берегу Бурны, в направлении Ранкюрель, любуясь прозрачными водами реки.

Наконец, сделав около полулье, господин де Мон дошел до парома. Это было весьма оригинальное сооружение! На высоте ста футов над Бурной с одного берега на другой был перекинут натянутый толстый канат, и путешественники переправлялись через реку в круглом деревянном ящике, в котором имелись две дыры, в которые был продернут канат, а другой, более тонкой веревкой пассажиры перетягивали ящик с одного берега на другой.

Старик оказался по-молодому храбр и, забравшись в ящик, называемый паромом, бестрепетно переправился на другой берег. Здесь он оказал своим посещением честь небольшой, но уютной ресторации, где в очаге жарко пылали обрезки лоз (в феврале как раз подрезали виноградники); причем огонь этот был особенно приятным, когда над долиной проносились порывы свежего ветерка. Старик насладился ужином из прекрасных форелей, составлявших гордость местной кухни: лучшие из них были с красными пятнышками и весили не менее фунта. Поужинав, он неторопливо попивал кофе, глядя на трех хозяйских котов. Вернее, котов было два, а третья – кошка, которая бесстыдно заигрывала с обоими. Отчего-то все посетители кабачка с интересом наблюдали, которому же из котов все-таки отдастся эта кошечка, а кто останется в дураках, вспоминая неглупую сентенцию: утешительно иметь товарищей по несчастью! – а потому никто не обратил внимания на хозяина в тот момент, когда он с поклоном пригласил старого господина проследовать за собою и провел его в дальнюю комнату, убранную богато и элегантно, где его встретила некая дама, одетая столь изысканно и в то же время скромно, что черная кисея, прикрывавшая на манер чадры нижнюю часть ее лица, привлекла недоуменное внимание лишь в первую минуту, а потом уже казалась необходимой принадлежностью ее туалета.

– Маркиза… – проговорил старик, склоняясь к руке дамы с тем изяществом и щегольством, которыми отличались лишь придворные последней французской королевы, – я бесконечно счастлив видеть вас снова.

– Вы опоздали на час, однако я все же решила дать вам время пообедать: вы выглядели усталым, – озабоченно сказала дама. – Усталым и опечаленным.

– Сказать по правде, забот у меня прибавилось, – усмехнулся старик. – Я ведь женился. А поскольку жена моя внезапно захворала, то прибавилось и печалей.

От изумления дама некоторое время не могла и слова молвить.

– Вы женаты! – воскликнула она наконец. – Боже милосердный! Как же это случилось?

– Как это обыкновенно случается со всеми? – философски пожал плечами де Мон. – Magna res est amor! [94]

Из всех этих латинских слов маркиза поняла только последнее, но и его оказалось достаточно.

– За два десятка лет нашего с вами знакомства я могла бы назвать столько же, если не больше, дам, страстно желавших принять фамилию де Мон, однако вы оставались непоколебимы. Кто же эта счастливица?

– Счастливец в данном случае – я, – произнес де Мон с неподражаемым выражением. – Тем более потому, что скоро стану отцом.

Маркиза на мгновение прикрыла глаза. Возможно, опасалась, что они скажут слишком много? Ведь у нее и впрямь были прекрасные и очень выразительные черные глаза.

– Верно, этим и вызвано недомогание мадам де Мон? – предположила она.