Анна-Мария Зелинко - Дезире

Когда я вошла, все дружно меня приветствовали. Ведь я была теперь наследная принцесса другой страны. Даже Мари-Луиза поднялась, чтобы поздороваться со мною.

Она стала еще более цветущей, глаза, как фарфороые, без выражения, но губы улыбались, и ее первый вопрос был о здоровье дорогой кузины — королевы Швеции. Конечно, Ваза гораздо ближе сердцу Габсбургов, чем все выскочки Бонапарты вместе взятые.

Я села на диван, и м-м Летиция сразу стала спрашивать, сколько стоят мои бриллиантовые серьги. Я была рада увидеться со старушкой. Мадам Мать (такой титул дал ей Наполеон) была, как всегда, немного смешна, с буклями, завитыми по моде, и ногтями, отполированными камеристкой.

— Я не понимаю, почему Наполеон недоволен моими покупками, — жаловалась она императрице. — Я купила три старых плетеных стула на распродаже дешевых вещей и поставила их в комнату в Версале. Они очень удачно там расположились, а Наполеон нашел, что это пошло. Хотя у вас здесь совершенно не экономят деньги, — она обвела взглядом гостиную императрицы. Да, здесь деньги не экономили!

— Мама миа, о мама миа! — проговорила Полетт, смеясь.

Принцесса Боргезе еще похорошела, если это вообще было возможно. Она была изящна, и под глазами синели тени. Она пила много шампанского. Жюли мне сказала, что Полетт больна. Об этой болезни не говорят, и ею не болеют великосветские дамы.

Я долго разглядывала Полетт и пыталась догадаться, что же это за таинственная болезнь.

Было уже одиннадцать, но император не показывался.

— Он работает, — сказала Мари-Луиза.

— Когда мы увидим маленького? — спросила Жюли.

— На встрече Нового года. Император хочет встретить этот год с сыном на руках, — пояснила Мари-Луиза.

— Очень неразумно поднимать такого крошку с постели в столь позднее время, да еще приносить в комнату, где так много народа, — заметила м-м Летиция.

Менневаль, секретарь императора, вошел в комнату:

— Его величество приглашает к себе Ее королевское высочество, — сказал он.

— Вы говорите обо мне? — спросила я, так как он смотрел на меня.

Менневаль был важен, как статуя.

— Ее королевское высочество, наследную принцессу Швеции.

Мари-Луиза болтала с Жюли, она не удивилась нисколько. Тогда я поняла, что она пригласила меня по распоряжению императора. Бонапарты разговаривали между собой.

— Его величество ожидает Ваше высочество в маленьком кабинете, — заметил Менневаль в то время, как мы проходили по многочисленным комнатам. Два моих предыдущих свидания с Наполеоном были в большом кабинете.

При моем появлении Наполеон поднял голову от бумаг.

— Присядьте, мадам, прошу вас…

Это было очень невежливо. Менневаль исчез. Я села и стала ждать. Перед Наполеоном лежали бумаги, почерк на которых показался мне знакомым. Я подумала, что это письма Алькиера из Стокгольма. Посланник Франции в Швеции был человеком дотошным и писать любил.

«Для чего такая сцена?» — подумала я и сказала:

— Вам нет необходимости пугать меня, сир. Я не очень храбрый человек, и сейчас я совсем испугана.

— Эжени, Эжени… — он не поднимал глаз от бумаг. — Неужели Монтель не научил тебя, что в присутствии императора первой заговаривать не годится? Это же элементарное правило этикета.

Затем он продолжал читать, и так прошло довольно много времени.

— Сир, вы пригласили меня за тем, чтобы проверить мое знание этикета?

— Между прочим. Я хотел бы также узнать, чтопривело вас во Францию, мадам?

— Холод, сир!

Он откинулся в кресле, сложил руки на груди и иронически улыбнулся.

— Так, так! Холод! Вы зябли, несмотря на соболью накидку, которую я вам подарил?

— Даже несмотря на соболью накидку, сир.

— А почему вы до сих пор не показывались при дворе? Жены моих маршалов имеют привычку являться ко двору регулярно.

— Я не жена вашего маршала, сир.

— Верно. Я чуть не забыл. Теперь мы имеем дело с Ее королевским высочеством, наследной принцессой Швеции Дезидерией. Но вы должны знать, мадам, что члены королевских фамилий других держав должны просить аудиенции, как только приезжают с визитом в мою столицу. Хотя бы из вежливости, мадам.

— Я здесь не с визитом. Я здесь у себя.

— А, вы здесь у себя… — он поднялся из-за бюро, обошел его и остановился рядом со мной. Теперь он почти кричал:

— Интересно, как вы себе это представляете? Вы здесь у себя! Вы через свою сестру и других дам знаете все, что здесь говорится. Затем вы пишете письма своему супругу. Неужели в Швеции вас считают такой умницей, что поручили вам работу шпионки?

— Нет, наоборот. Я оказалась такой дурочкой, что мне пришлось вернуться сюда.

Он не слышал мой ответ. Он набрал воздуха, чтобы продолжать кричать. Когда смысл моего ответа дошел до него, он резко выдохнул и спросил своим обычным голосом:

— Что вы хотите сказать этим?

— Я глупа, сир. Вспомните Эжени прежних дней. Глупа! Ничего не смыслю в политике. И, к сожалению, недостаточно хороша для шведского двора. А так как совершенно необходимо, чтобы нас — Жана-Батиста, Оскара и меня — в Швеции любили, то мне пришлось вернуться. Все очень просто!

— Так просто, что я вам не верю, мадам! — его фраза прозвучала как удар хлыстом. Он стал мерить комнату большими шагами.

— Может быть, я ошибаюсь. Может быть, вы здесь действительно не по желанию Бернадотта. Во всяком случае, мадам, политическая ситуация сейчас такова, что я вынужден просить вас покинуть Францию.

Я, недоумевая, смотрела на него. Он прогоняет меня? Прогоняет из Франции?

— Я хочу остаться, — тихо сказала я. — Если мне нельзя жить в Париже, я поеду в Марсель. Я часто мечтала купить наш старый дом; дом моего отца. Но нынешние владельцы не хотят его продать. Таким образом, у меня нет другого жилища, кроме дома на улице Анжу.

— Скажите мне, мадам, — перебил меня Наполеон. — Бернадотт сошел с ума? — Он порылся в бумагах и достал письмо. Я узнала почерк Жана-Батиста.

— Я предлагаю союз Бернадотту, а он мне отвечает, что он не мой вассал.

— Я не занимаюсь политикой, сир. Я совершенно не понимаю, для чего вы вызвали меня сюда.

— Тогда я скажу вам, мадам, — он постучал согнутым пальцем по столу. Подвески люстры тихонько зазвенели. Он бесился.

— Ваш Бернадотт смеет отказываться от союза с Францией! Почему, как вы думаете, я предложил ему этот союз? Ну-ка, скажите!

Я не отвечала.

— Вы не так глупы, мадам, чтобы не знать того, что знают во всех салонах. Царь снял континентальную блокаду, и скоро его империя перестанет существовать. Самая большая армия, которая когда-либо сущестовала, займет его страну. Займет Россию. Самая большая армия, которая… Швеция может завоевать себе бессмертную славу, если примкнет к нам. Я предлагаю Бернадотту Финляндию и ганзейские города. Подумайте, мадам, Финляндию!