Морин Маккейд - Гордость и грех

– Спасибо, – с облегчением произнесла девушка. – Это был длинный день.

– Бывает и похуже, – заметил Слейтер.

Глори бросила на него недовольный взгляд и, поднявшись по лестнице, отправилась в свою комнату. Наблюдая за плавным покачиванием ее округлых бедер, Слейтер заметил, что Эндрю тоже не сводит с девушки взгляда.

– Думаешь, она и впрямь умеет управляться с бухгалтерскими книгами? – спросил Слейтер. Его внезапно охватило какое-то совершенно не поддающееся объяснению собственническое чувство, и он захотел отвлечь внимание друга от фигуры Глори.

Эндрю с неохотой перевел взгляд на Слейтера.

– Вполне возможно. Она образованная девушка.

– Это ее правильная речь сбила тебя с толку?

Эндрю засмеялся.

– Мы оба знаем, что проститутка тоже может научиться говорить, как истинная леди. Нет, я понял, что Глория настоящая леди, в тот самый момент, когда она зашла к нам в поисках парня по имени Колфакс.

Слейтер прокрутил в голове слова Эндрю.

– Должно быть, она искала своего суженого, сбежавшего из-под венца.

– Она не сказала, а я не спрашивал. Это ее дело.

– Тогда почему она решила работать здесь, раз ищет этого самого Колфакса?

– У меня сложилось впечатление, что у нее совсем нет денег.

– Как у всех у них.

Облокотившись о стойку, Эндрю повернулся к другу:

– Что ты имеешь против Глори? Обычно ты проявляешь больше сочувствия.

Внешне Слейтер остался невозмутимым, но в душе зрела непривычная неуверенность.

– Может, я просто не выношу женщин, которые считают всех работающих здесь ниже себя по положению.

– У кого-то возникли из-за нее проблемы?

Слейтер вспомнил реакцию Глори на Саймона. Однако он не мог сказать, что она обошлась с ним дурно. Слейтер покачал головой:

– Вообще-то нет. Ты заметил, что на ней надето?

Эндрю на мгновение задумался, а потом рассмеялся.

– Просто удивительно, что Джорджия не закатила скандала.

Слейтер усмехнулся.

– Вообще-то попыталась. Только Саймон вовремя ее остановил.

– И как Глори с этим справилась?

Слейтер пожал плечами.

– Я видел, как она сказала что-то Касси. И той сказанное совсем не понравилось.

– Я не стану вмешиваться. Касси знает свое дело, а Глори еще многому нужно учиться. Но она умна и обладает завидной силой духа. Она справится.

Слейтер поднял кружку с кофе, но, прежде чем сделать глоток, мысленно произнес тост за мисс Глори.

Едва только за ней закрылась дверь, Ребекка сорвала с себя непристойное голубое платье и швырнула его на кровать. Пусть его носит Джорджия. Даже если все остальные платья так же коротки и имеют такие же глубокие вырезы, она постарается выбрать что-нибудь не слишком яркое, чтобы не бросаться в глаза.

Ребекка надела халат, а затем сняла подвязку, чулки и туфли. Налив в таз холодной воды, она смыла с лица косметику. Ребекка принялась расчесывать волосы, и спустя несколько минут пропитавший их запах табака почти выветрился.

Она приложила ухо к двери и прислушалась. Из коридора не доносилось ни шороха, поэтому она выскользнула из комнаты и водворила голубое платье на место. Вернувшись в свою крохотную комнатушку, Ребекка опустилась на единственный стул. Она подтянула под себя ноги и обхватила руками колени. Уткнувшись в них подбородком, Ребекка устремила невидящий взгляд на тонкую штору, прикрывавшую окно.

События сегодняшнего вечера калейдоскопом кружились у Ребекки перед глазами. Она расхаживала по этой обители разврата в наряде продажной женщины, в то время как посетители разглядывали ее ноги и грудь. Она разговаривала с негром и извинялась перед смуглой женщиной. В том мире, где она выросла, существовала четкая, хотя и невидимая граница, разделявшая белых и черных. Ребекка никогда не ставила под сомнение это положение дел. До сегодняшнего вечера.

А еще она спросила у мужчины, нравится ли ему смотреть на ее грудь. И как ей только в голову пришло задать подобный вопрос? При одном лишь воспоминании об этом ее лицо начинало гореть от стыда. Слейтер словно бы вытащил на свет Божий самое плохое, что в ней было. Его холодные голубые глаза и темные брови вразлет почти заставили Ребекку поверить в то, что он дьявол, принявший образ человека. Наверное, именно этим можно было объяснить тот факт, что одно его присутствие выводило ее из равновесия.

Возможно, на эмоциональное состояние Ребекки повлияло и то, что Бенджамин тоже был игроком. Она весь вечер наблюдала за Слейтером и помимо своей воли сравнивала двух мужчин. Ребекка не видела мужа за игрой, но он практиковался дома. Пальцы обоих мужчин были одинаково проворны и гибки, когда в них оказывалась колода карт. Даже выражение их лиц было одинаковым – довольное, но совершенно не выдающее мыслей. И все же кое-какие различия наблюдались. Бенджамин был худощавым блондином со светло-карими глазами. Широкие плечи и мускулистое телосложение Форрестера говорили Ребекке о том, что он привык к физическому труду. Странно, но это последнее обстоятельство делало Форрестера весьма привлекательным для нее. Несмотря на относительное богатство, ее отец никогда не чурался тяжелого труда в отличие от остальных представителей его сословия.

Ребекка закрыла глаза и тотчас же представила родителей. Они смеялись и танцевали под звуки музыкальной шкатулки. Они очень любили друг друга. Об этом свидетельствовал каждый их взгляд, каждое прикосновение. Ребекка даже несколько раз заставала их целующимися, и, несмотря на смущение, она ощутила возникшее в глубине души томление.

Встретив Бенджамина, Ребекка уверовала в то, что обрела такую же любовь, как у родителей. Однако уже через год она поняла, чем слепая влюбленность отличается от любви. Ребекка до сих пор расплачивалась за свою ошибку.

Но у нее нет выбора. Она должна разыскать Бенджамина и рассказать ему о Дэниеле. Наверняка он захочет дать своему сыну все необходимое. Ребекка держалась за это убеждение, как утопающий за соломинку, потому что оно было единственным, что осталось у нее в жизни.

«Неужели мы больше никогда не увидим тебя? Неужели, милая Энни, не услышим твоего нежного голоса, когда весеннее поле покроется дикими цветами?»

Слейтер думал, что песня прекратится, едва он откроет глаза, но тихая мелодия по-прежнему плыла в воздухе:

«Мы любили друг друга, и твои нежные щеки окрашивал румянец. А теперь я стою в одиночестве над твоей могилой, где цветы роняют свои лепестки».

Остатки сна как рукой сняло, и Слейтер вспомнил, что мисс Глори и Саймон собирались утром репетировать. Несмотря на досаду – ведь его разбудили так рано, – Слейтер не мог не оценить мелодичный голос Глори. Он слышал многих знаменитых певиц и теперь мог с уверенностью сказать, что Глори пела совсем не хуже и даже лучше некоторых из них.