Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар

Также спешу сообщить Вашему Высокопреосвященству, в дополнение к предыдущему донесению своему, что дивные устройства землян в обращении просты на изумление. Ни малейшей нужды нет знать, как работают они, достаточно умения «нажимать на кнопку», в коем высоком искусстве мы изрядно преуспели.

Теперь относительно вопроса Вашего. Управляется страна сия неким Всемирным Советом, наподобие Соанской Конференции негоциантов.

Размещается пресловутый Совет в здании зело обширном, в Столице. Поразило меня немноголюдие в Совете том. На мой же вопрос было отвечено, что работают тяжко члены Совета, оттого и не могут присутствовать неотлучно. Спросил я тогда, зачем же выстроено здание столь великое и бывает ли, что собираются все члены Совета.

На сие получил ответ, что «полный Совет собирается лишь в чрезвычайных случаях, как неизвестная опасность Земле».

В заключение же желал бы поведать случай столь же куриозный, сколь и поучительный, со мною приключившийся. Видел я еретика и крамольника дона Румату Эсторского…

32–33 год

…Дорога. Шершавая и теплая, как спина доброго дракона. Гитара за спиной. Все.

Абсолютно свободен.

Далеко наверху — бездонное синее небо в ярусах облаков. Шелестит, проплывая мимо, древний лес. Теплый ветер играет длинными волосами. Далеко позади оставались Город, Институт, шесть вычеркнутых из жизни лет… Он лежал на спине, смотрел в небо и тихо перебирал струны. Стереть себя и нарисовать сначала… Жизнь лежала впереди чистым листом.

Дорога несла и других людей. Внезапно Антон обнаружил, что распалось постоянно окружавшее его кольцо жалости и опущенных глаз. Он не был больше залитым кровью кошмаром, шесть лет назад вырвавшимся на экраны планеты. И не хотел оставаться сломанной марионеткой.

Мир сверкал яркими красками, как бывает после тяжелой болезни.

Он пел старые, очень старые песни, авторов которых часто и не помнил.

Люди останавливались, садились рядом…

И, прищурившись, тихо кивал головой мрачнейший Десантник с тремя звездами на рукаве, вспоминая что-то.

…Через два дня он встретил попутчиков.

— Wie heissen Sie? — Здоровенный рыжебородый детина, гитара в его руках казалась скрипкой.

— Ru…

Странная штука — интерференция языков. Вместо немецкого память услужливо подсунула арканарский. Только не хватало еще представиться известным всей планете душегубцем.

— Rubi?

— Nein…[5]

— A! Rudi! — радостно взревел рыжебородый, махая рукой второму верзиле. — Willi! Das ist Rudi![6]

…Вот так Антон и познакомился с Арни и Вилли — нуль-физиками, прямо с Радуги. После десяти лет штурма и натиска Нуль-Т перекочевала в надежные руки инженеров, а физики вкушали заслуженный отдых. Конкретно эти двое намеревались совершить кругосветное путешествие, не слезая с Дороги. Заниматься они соглашались только тяжелой физической работой, а разговоры о работах по физике пресекали в зародыше.

…В путь они двинулись втроем.

Много нового о Земле узнали они за этот год. Поливая потом узкие террасы в Гималаях, где выращивались лучшие магустины, а любые киберы самое большее через полчаса усеивали своими обломками скалистое дно ущелий. Лихо перебрасывая тяжеленные нестандартные контейнеры в космопорту Благовещенска.

Выталкивая на раз-два-взяли снегоход на шоссе у Берингова туннеля.

А дорога-дракон несла их все дальше. Люди собирались, чтобы слушать их песни, а мимо проплывали амазонские джунгли и сады Сахары…

А однажды настало время расставания.

— Ну, Руди, наше путешествие закончено. Оставим грязную работу питекантропам: труд делает обезьяну человеком. Arbeit macht frei.[7] Нуль-физика зовет! Ты-то чем займешься?

— Не знаю пока… Пройду вначале свою кругосветку.

…Без физиков стало хуже. Игры закончились, Антон прямо-таки шкурой чувствовал, как непонятная сила властно тянет его куда-то вниз. Все чаще он знакомился со странными людьми, про которых ни разу не слышал до того. Их было много, и они были очень разными: бывшие Десантники, звездолетчики, ученые.

Объединяло их одно — кровь. Большинство не любили говорить об этом. Некоторые пытались оправдаться. Другие, напротив, были беспощадны к себе.

Сильные люди, сломанные своей совестью… Чаще всего не виновные в происшедшем много лет назад. Охотник, некогда принявший за дичь инопланетчика. Аварийщик, не успевший вовремя. Пилот «Хатанги» («Пятьсот человек, Руди — это было страшно! Пятьсот человек! Если б только я не начал поворот…»).

Или нуль-физик Скляров, считавший себя виновным в гибели двенадцати детей. Как — Антон не понял..

И всех их закручивал невидимый водоворот, затягивая на дно.

Это был какой-то особый мир, бок о бок существовавший с солнечным Полднем Земли — и не пересекавшийся с ним. В мире этих людей всегда была ночь. Мир обожженных Фронтиром, так и не сумевших вернуться оттуда, где все настоящее — и опасность, и смерть. Может быть, их еще можно было спасти, если б каждый не вынес себе вердикт «Виновен» и не подписал своего приговора.

Антон — или Руди-гитарист, как звали его на Дороге, — пел теперь только для них, но этого было мало. И приходилось работать с каждым: слушать, ободрять, пытаться вернуть уверенность в себе, цель, смысл жизни… И брать координаты — на всякий случай.

— Никогда не думал, что из всего, чему учили в Институте, снова пригодится только умение вытаскивать сломленных, — изливал он душу очередному случайному попутчику. Тот — лет на десять старше, на полметра ниже, лысина матово отсвечивала в свете костра. В данный момент попутчика, похоже, больше всего интересовала запеченная в углях картофелина. Тем не менее он отложил в сторону заточенную палочку, поднял голову и бросил на Антона неожиданно острый взгляд.