Яна Дубинянская - Глобальное потепление

— Это правильно, — одобрил ливановский голос. — Я сам не сплю помногу.

Ливанов со скрежетом сел рядом, и Юлька превентивно отодвинулась. Выдержала паузу и оглянулась через плечо: глаза у него были, как она и ожидала, нахальные и смеющиеся, в красных прожилках, а физиономия ничего, не очень опухшая.

— Кофе, — сказал он, жадно раздувая ноздри. — Свари мне тоже.

— Сам себе свари.

— Зараза ты. Слушай, Юлька, у нас с тобой вчера что-то было?

Он почти спрятал наглую ухмылку и смотрел вопросительно, озабоченно даже. И надо было ответить что-то бритвенное и парадоксальное, под корень и наотмашь, чтобы знал и прекратил! — но ничего подобного в голову, разумеется, не пришло, и Юлька разозлилась на себя в разы больше, чем на него. Хотя и на него тоже, не без того.

Ливанов кивнул, как если бы получил исчерпывающий ответ:

— Это хорошо. Представляешь, как обидно, если б что-то было, а я не запомнил ни черта? Нет, у нас с тобой все произойдет на уровне, вот увидишь. Сделай кофе, тебе жалко, что ли?

— Не мечтай, — прорезалась Юлька. Вышло малость расплывчато.

— Сделай, сделай.

Юлька допила кофе и захотела еще. Только поэтому встала, прошла в домик и сварила по стаканчику себе и Ливанову. Когда она вернулась, утреннюю дымку уже размело по воде, поднималось солнце, зажигая по шельфу ослепительные искры, воздух стремительно нагревался, и бочка оказалась ощутимо теплой даже сквозь шорты, чтобы не сказать горячей.

Ливанов жадно схватил стаканчик, спасибо, естественно, не сказал, да и пить не торопился, зато заговорил азартно и увлеченно, причем, что удивительно, уже на другую тему:

— Я тут себе прикидываю, Юлька. Вот мы с тобой вчера придумали насчет подводного туризма на культурном шельфе, — придумал, помнится, сам Ливанов, но спорить с ним она не стала. — Здорово же можно закрутить! Экскурсия по затопленному городу, фото возле памятников, и рядом, для сравнения, старые фотки тех же мест с того же ракурса. Можно целыми альбомами шлепать! Театр так вообще песня, я себе представляю подводную оперу, толстых тетенек в бархате, в аквалангах и с пузырьками… Отдельно экстрим-туры, монстров мы с тобой, думаю, обеспечим, — он подмигнул точь-в-точь как вчера, и Юлька опять позорно покраснела. — Ну?

— Что ну? — не поняла она.

— Скучная ты. Подумай, классная же идея! У нас хотели сообразить что-то подобное на основе бывшей северной столицы, но пока спохватились, там уже все илом затянуло, кроме шпилей, ее ж изначально строили черт-те на чем, на болотах… А у вас — только развернись! Юрка говорит, нету инфраструктуры. Инфраструктура фигня! Подгоним какого-нибудь местного кондишенного магната с баблом…

Он произнес подряд несколько чересчур знакомых, причем именно в такой вот связке, слов, — и Юлька напряглась куда сильнее, чем во время проигранной подчистую эротической пикировки. Утро окончательно потеряло очарование, прохладу и легкость. Надо что-то решать. С фильмом, с Кешкой, с его кондишенным спонсором и с Ливановым в титрах. Надо с ним поговорить, и лучшего момента, чем сейчас, уже, наверное, не будет. А как с ним говорить, как сформулировать и расставить акценты, сбалансировать между просьбой о помощи и предложением сотрудничества? — ведь реально-то нам не нужно ни того, ни другого, только его имя. А также дальнейшее невмешательство и отсутствие; вот и попробуй объяснить ему, творческой личности, блин.

И еще Соловки, подсказал тягостный внутренний голос. Нет, Соловки — это уже слишком. Но ведь он сам предлагал. Хотя он всем, наверное, предлагает, от него не убудет. Короче. Блин.

Последние сутки Юльке ничего не приходилось решать самой, вот она и втянулась, расслабилась, потеряла тонус, вошла во вкус. И как теперь?..

Ливанов между тем развивал перед ней грандиозный план организации туристической империи на культурном шельфе. Разумеется, ему и в голову на приходило, что это не его шельф и не его страна, что у него нет ни морального права, ни реальных возможностей распоряжаться здесь, — им, соловецким гостям, такое никогда не приходит в голову. Самовлюбленный, самозабвенный; да если я сейчас начну о чем-то ему говорить, поняла Юлька, он попросту не услышит ничего, разве ж я могу сказать что-то хоть приблизительно столь же интересное и важное, как то, о чем вещает он сам?

Она, кстати, совсем отвлеклась.

— …прикинем маршруты. Как ты на это смотришь?

— Чего?

Ливанов поглядел странно. Будто бы предположил на мгновение, что она его не слушала, однако сразу отмел такую версию как несовместимую с объективной реальностью. Повторять, естественно, не стал, но развил мысль достаточно конкретно, чтобы Юлька восстановила пропущенное по контексту:

— Болтаться битый час у лестницы и смотреть, как Николай будет отснимать ступеньки, меня ни разу не вдохновляет. Ну так что, составляешь мне компанию? Обещаю не приставать.

Юлька засмеялась:

— Разве тебе можно верить?

— Мне?! — он артистично изобразил крайнее возмущение. — Да я самый честный писатель и публицист из всех, кого лично знаю! И потом, фиг у нас с тобой что-то выйдет в этих аквалангах.

Она представила себе данный фокус, по телевизионной привычке, картинкой, и выпала, переломившись от хохота. Конструкция базы задребезжала в унисон; как-то слишком, успела подумать Юлька, приняв на свой счет, — но это выползли наружу студенты. Успели увидеть, как хохочущий Ливанов от полноты чувств загребает ее в охапку, и деликатно попрятались назад. И почти тут же, создав полную иллюзию метаморфозы с объединением двух сущностей в одну, из домика выглянул Юрка Рибер. Свежий, трезвый, деятельный, готовый к труду-обороне.

Через два с половиной часа экспедиция в полном составе (Кольку Иванченко расталкивали всем миром, долго и креативно, особенно отличился, разумеется, Ливанов) поплюхалась аквалангами вперед с трамплина на краю базы, взбурлив газом воды культурного шельфа.

…На подплыве к театру Ливанов взял Юльку под локоток, свободной рукой рисуя перед ней широкие перспективы светлого будущего — в стилистике тех памятников, которые стоят на затопленных площадях в любом городе культурного шельфа, а на материковой части нашей страны несколько десятилетий подряд были торжественно сносимы, видимо, за неимением более насущных проблем. Юлька кивнула и свернула следом за ним.

Ливанов плыл по-дилетантски, длинными сильными гребками, куда мощнее, чем нужно, бултыхая ластами. Однако скорость он развивал неслабую, Юлька и сама начала нерентабельно дергаться, стараясь поспеть за ним; главное не выпускать из виду, не позволить повторить вчерашнюю шуточку с монстром из дайверского фольклора. Обиделась Юлька вовсе не на сексуальный ее подтекст, каковой и отследила-то уже потом, задним числом. Но она и вправду перепугалась, и до сих пор передергивало, стоило вспомнить об этом идиотском страхе, — точь-в-точь как от воспоминаний о некоторых конфузах по работе и по жизни, давних, глупых и выеденного яйца не стоивших, но почему-то все равно годами свеже-острых и стыдных. Со временем, впрочем, сглаживалось, притуплялось. В данном случае, твердо решила Юлька, нам не понадобится много времени. Было бы попросту несправедливо, неравновесно. Ведь им, соловецким, с их неистребимым комплексом превосходства, наверное, вообще никогда не бывает стыдно.