Норман Олер - Третий рейх на наркотиках

Как хранить настоящую книгу?

В недоступном для детей месте. Срок хранения определяется в соответствии с уровнем научных исследований.

Национал-социализм был токсичен в буквальном смысле слова. Он оставил миру химическое наследие: яд, от которого не так просто защититься и избавиться. Хотя нацисты позиционировали себя как общество безупречных людей и осуществляли жесткую политику, направленную против употребления наркотиков, подкреплявшуюся шумной пропагандой и драконовскими карательными мерами, именно при Гитлере приобрело широкую популярность особо эффективное, особо коварное наркотическое средство, вызывающее сильную зависимость. В 30-х годах это средство в виде пилюль под торговой маркой первитин совершенно легально продавалось в Германии, а впоследствии и на территории оккупированных стран Европы, во всех аптеках, и получило название «народный наркотик». Только в 1939 году его стали выдавать по рецептам, а в 1941 году наконец он стал подпадать под действие Имперского опиумного закона.

Сегодня основной ингредиент первитина, метамфетамин, запрещен во всем мире – либо его употребление строго регламентировано[3]. Тем не менее он является одним из наиболее излюбленных наркотиков современности. Число его потребителей приближается к ста миллионам, и эта тенденция возрастает. «Кристаллический мет», как его называют в средствах массовой информации, изготавливается в подпольных лабораториях химиками-любителями и в большинстве случаев содержит примеси. Кристаллическая форма так называемого «ужасного наркотика» – зачастую употребляемая в больших дозах и в большинстве случаев путем вдыхания – пользуется невероятной популярностью, в том числе и в Германии, где число его потребителей неуклонно растет. Стимулятор с чрезвычайно сильным, даже опасным эффектом находит применение в качестве клубного наркотика, используется для повышения работоспособности на производстве, в офисах, парламенте и университетах. Он прогоняет сон, заглушает голод и вызывает эйфорию – однако, особенно в современной лекарственной форме[4], причиняет серьезный вред здоровью и быстро формирует зависимость. Едва ли кому-нибудь сегодня известно о том, что он широко был распространен в Третьем рейхе.

Поиски следов в XXI веке. Под чистым, словно тщательно вымытым летним небом, простирающимся над фабриками, заводами и похожими, словно клоны, жилыми новостройками, я еду по S-бану в юго-восточном направлении, на окраину Берлина. Чтобы увидеть то, что осталось от фабрики «Теммлер-Верке», где когда-то производился первитин, я должен сойти в Адлерсхофе, который в наши дни называют «самым современным технопарком Германии». Стараясь держаться в стороне от кампуса, я пробираюсь через нейтральную полосу города мимо руин здания фабрики и пересекаю пустырь, усеянный битым кирпичом и ржавыми железками.

Фабрика «Теммлер-Верке» была основана в 1933 году. Годом позже, когда еврея Альберта Менделя, одного из совладельцев «Химической фабрики Темпельхоф», заставили продать за бесценок свою собственность, Теммлер приобрел его долю и быстро расширил производство. Это были хорошие времена для немецкой химической промышленности – по крайней мере для тех ее представителей, кто мог доказать свою расовую чистоту, – и особенно бурно развивалась фармацевтическая отрасль. Началась разработка принципиально новых средств, призванных утолять боль и отвлекать от забот, многие из которых успешно прошли лабораторные испытания и по сей день определяют пути развития фармакологии.

Между тем бывшее здание фармацевтической фабрики Теммлера в Берлине-Йоханнистале лежит в руинах. Ничто не напоминает о славном прошлом, когда здесь выпускались миллионы пилюль первитина в неделю. Здание офиса фирмы давно не используется – это «мертвая недвижимость». Я пересек пустой паркинг, продрался сквозь буйные заросли и перелез через стену, из которой все еще торчали приклеенные осколки стекла, защищавшие территорию фабрики от незваных гостей. Среди папоротника и кустов стоит старый деревянный «ведьмин пряничный домик» Теодора Теммлера, основателя фирмы. За густым ольховником высится кирпичное здание, тоже давно заброшенное. Я влезаю внутрь через разбитое окно и оказываюсь в длинном темном коридоре. Его пол и стены покрыты плесенью и источают затхлость. В конце коридора виднеется полуоткрытая дверь. Своей светло-зеленой окраской она резко контрастирует с тускло-серым фоном. Я открываю ее, и меня ослепляет поток дневного света, падающего справа через пустые глазницы двух окон в свинцовых рамах. Снаружи – сплошные заросли, внутри – абсолютная пустота. В углу лежит старый скворечник. Стены, с круглыми отдушинами под потолком, выложены частично разбитой кафельной плиткой.

Это бывшая лаборатория доктора Фрица Хаушильда, в 1937–1941 годах возглавлявшего фармацевтический отдел «Теммлер-Верке», который занимался поиском нового стимулятора, повышающего работоспособность. Это первая наркотическая кухня Третьего рейха. Здесь химики, вооруженные фарфоровыми тиглями, конденсаторами с торчащими из них трубками и стеклянными охладителями, создавали свои чудодейственные средства. Здесь хлопали крышки пузатых перегонных колб, из которых со свистом вырывались желто-красные струи горячего пара, шипели эмульсии, и рука в белой перчатке осуществляла настройки на перколяторе. В итоге появился метамфетамин – обладавший такими свойствами, что вымышленный химик Уолтер Уайт из американского телесериала «Во все тяжкие» сделал кристаллический мет символом нашей эпохи.

Выражение «пуститься во все тяжкие» можно истолковать следующим образом: «неожиданно изменить поведение и совершить нечто плохое». Весьма подходящее определение для периода 1933–1945 годов.

Чтобы осознать историческое значение этого и других наркотиков для событий, происходивших в национал-социалистском государстве, мы должны совершить небольшой экскурс в прошлое. История развития современного общества точно так же связана с историей появления и распространения наркотических средств, как экономика связана с техническим прогрессом. Начало: в 1805 году в очаге классицизма городе Веймаре Гёте написал «Фауста». Там в стихотворной форме он сформулировал тезис, согласно которому своим происхождением человек обязан наркотикам: я изменяю свое сознание – следовательно, я существую. В то же самое время в менее блистательном вестфальском Падерборне помощник аптекаря Фридрих Вильгельм Зертюрнер выяснил, что ничто не притупляет боль так, как сгущенный сок мака сонного – опиум. С помощью поэзии Гёте хотел выяснить, что связывает мир воедино изнутри, – тогда как Зертюрнер стремился решить сложную тысячелетнюю проблему, которая имела по крайней мере не меньшее значение.