Александр Тюрин - Падение с Земли

— Мы тоже пугать умеем, — сказал я, после чего издалека донесся рев, на который наложился отчаянный визг. Сразу стало неуютно.

Немного поплутав по стокам, добрались мы до фильтров. Возле них, отколупывая, процеживая и отжимая что-то, копошилась муташка, совершенно безобидная на вид, с длинными носами хоботком. Эти телесные орудия помогали отличать еще съедобные кусочки от откровенного говна.

— Работайте, дети мои, — напутствовал их владелец железяки. — Самое простое действие в нашем мире имеет отклики во всех иных мирах, куда доходят мембраны нашей души.

— Вы что, тоже проповедник? — решил уточнить я.

— Отчего ж. Это действительно мои дети. И не только они. Упомянутые выше любители сырых аминокислот тоже мои отпрыски. Я научился придавать своим ребятишкам те свойства, которые могут им пригодиться в жизни — чтобы не полагаться на превратности обучения и воспитания. А ДНК, что ДНК? Всего лишь материальный отблеск протогенов.

Я пихнул локтем Шошану. Она должна понять. У нее была супермама, а этот тип — суперпапа, который тоже подбирает генетические коды своим наследникам.

— Если вы уж протогены упомянули, уважаемый хозяин, то, наверное, искусное владение металлической рукой как-то с ними связано.

— Со мной связано. Мне не нужно красть субнуклоновые генераторы. Потому что они сами образуются внутри меня там, где положено. Я сам придумываю себя и леплю, как скульптор. Возможно, протогены как-то влияют своими тихонькими пульсациями на перестройку моего тела. Но мне об этом думать не пристало.

Я мог бы полностью состоять из металла — если было б удобно — и производить металлических детишек. Тогда наследственность имела бы вид не молекулы ДНК, а например, скопления ферромагнетиков. Мне ничего не стоит сделать металл собственным мясом и костями, на место нервов уложить полупроводники, на место мускулов — стержни и катушки.. Я не мастак объяснять, ведь учился-то понемногу…

— Мы вас понимаем, потому что сами не блещем, — поскорее успокоил я местного барина. — Но давайте лучше о чем-нибудь более веселом. У вас, наверное, и жена есть?

— У меня много жен. — Хозяин-барин глянул на Шошану, даже замер, будто прислушавшись к ней. Потом огласил фемке свой вердикт: — Вы мне не годитесь, чувствуется рука другого настройщика.

— И это тоже правильно, — с облегчением выдохнул я.

Хозяин поместья проделал еще одну дыру, которая спешно срослась за нами, и мы оказались в емкости, чем-то напоминающей хлев. Только встретились там не коровы, а некие гнусные студни, дружно потянувшиеся к нам, едва мы появились.

— Амебные колонии, живой белок, — познакомил нас хозяин. — Амебки у нас передовые, усовершенствованные. Есть у колоний, например, нервные, а вернее, сигнальные столбы и другие специализированные клетки — это поработали человеческие гены. Поэтому наши амебки куда сообразительнее, чем их дикие собратия… Ну-ка, Дусь. — «животновод» покрошил на пол белкового порошка. И странная Дуся, чтобы скушать весь корм, растеклась, стала еле заметной слизью, простроченной ниточками нервных столбов. Хозяин достал кусочек сахара, и Дуся сползлась в столбик, даже встала «на задние лапки», чтобы псевдоподиями слизнуть сладкое с руки.

— Кто-нибудь хочет поиграть с Дусей?

Невзирая на наш дружный отказ, хозяин гордо провозгласил:

— Вот оно, пищевое будущее человечества!

С этими словами нельзя было не согласиться, я бы даже убрал из лозунга эпитет «пищевое».

— Напрасно скоморошничаете, молодой человек, — уловил мои мысли владелец поместья, — у нас лишь благодаря этим ступенькам поголовье еды превысило поголовье едоков, и людоедство стало предметом осуждения на товарищеских судах. Поинтересуйтесь у Джульетты, как ее песочили и прорабатывали после позавчерашнего человекоедства.

— Я бы лучше спросил об этом по радио, чем в личной беседе, — отклик мой был несколько вяловат.

Следующая емкость оказалась чем-то вроде тронного зала. Там имелось кресло пилота, свинченное с какого-то разбившегося космического корабля. Человек заставил его подкатиться к себе и уселся в довольно величественной позе. По бокам встали сущие черти — тоже его детишки, наверное. На их головах и загривках не просто шевелились, а активно по-змеиному извивались хипповые волосы — кажется, это были кожные отростки со стрекательными клетками. Черти опирались на длинные руки, причем были заметны столбики разрядных батарей — а ля скат — на предплечьях. Иногда страшные личности для демонстрации своих способностей пропускали разряды между ладоней. Порой черти со звуком закипающего чайника сплевывали (извиняюсь) длинной подвижной слюной, которая уползала по-пластунски в темный угол. Наверное, она работала в разведке. Я дотронулся до одного ползающего плевка носком ботинка, который сразу зашипел, обгорая — и это несмотря на то, что был керамическим с металлической пропиткой. Едкие слюнки-то.

— Ну, так что двойники? — продолжил беседу барин, имеющий сейчас черты сходства с Вельзевулом.

Не отвечать в присутствии чертей было неудобно, только потянись мы к своему вооружению, они нас своими длинными руками, сильными разрядами да ядовитыми ползиками-плевками замочили бы в пять секунд.

— Дублей слепили в подвалах производственного сектора «Дубков» из нитеплазмы, — якобы охотно принялся объяснять я. — А это другой вид материи. Из невидимой же нитеплазмы состоит живое существо — Плазмонт. Оно прорастает сквозь планету, как грибница, а также сеет разумное, доброе, вечное — на свой взгляд. Нитеплазменное существо роняет споры в души людей, засевает эти самые протогены или что там еще. От него не найдешь спасу. В свое время Плазмонт поддался «Дубкам», дал собой попользоваться, но потом полностью завладел фирмой.

— Здесь Плазмонта пока нет, — задумчиво произнес суперпапа. — Но если он действительно существует, то, наверное, хочет быть везде и во всем. Я его вполне понимаю, хотя вряд ли бы с ним ужился. Не зря же свершения в творческой области, попытки создать что-нибудь нетленное происходят по прямой нисходящей линии от желаний какого-нибудь вожака бабуинов, который хотел осеменить всех самочек и запечатлеться в массе маленьких обезьянок. Я вот лично куда ближе к этому обезьянему вожаку, чем к нынешним творцам из сферы науки и искусства… Значит, папа Плазмонт собрался осеменить все и сделать весь мир своим продолжением. Ну что ж, его нельзя назвать неправым. Он прав.

— Но по-своему, — испуганно напомнил я.

— Тоже верно. Меня ваш Плазмонт в ближайшее время не тронет. Если ему любы сотрудники «Дубков», то я и мои ребятишки еще долго будут казаться ему неаппетитными. В общем, вам, чиновнику, фему и старателю — какое идеальное, прямо монументальное сочетание, просящееся в бронзу — надо выбираться отсюда. Я имею в виду не свои владения, пользуйтесь ими сколько влезет, а Меркурий.