Джуд Фишер - Дикая магия

— О, папа, — прошептала Катла. — Ты же знаешь нрав матери: она сейчас уже успокоилась, она всегда…

— Твой дядя Марган был свидетелем расторжения брака.

Он произнес это так спокойно, что она поняла: ничего уже не исправить. Катла не могла собраться с мыслями. Ее родители будут жить отдельно друг от друга? Это казалось немыслимым. Может быть, даже возьмут себе других супругов? Мир перевернулся. Внезапно желание плыть показалось сущей ерундой.

— И ты все-таки поплывешь в Святилище? — выпалила она.

Аран коротко, решительно кивнул.

— У меня тоже есть гордость, — жестко произнес он. Его глаза недобро сверкнули в свете луны. Когда он перевел взгляд на дочь, они были полны холодного блеска и пусты, словно у выходца с того света.

— Если ты еще жаждешь места на корабле, оно будет у тебя, — закончил он сухо и направился прочь, оставив ее среди папоротников.

Катле казалось, что ей не хватает воздуха. Совсем недавно это было все, о чем она мечтала. Но теперь? Отец изменил свое решение, чтобы нанести удар в спину матери — она отчетливо понимала это, — чтобы показать свою власть и правоту. Она почувствовала себя раздавленной, опустошенной необходимостью принимать решение: уплыть и таким образом усугубить то безумие, которое уже разрушило их семью, или остаться дома с озлобленной, негодующей матерью и покоряться, как надлежит дочери?

Катла понимала, что именно должна выбрать — и как дочь, и как женщина. Но одновременно осознавала, что, если она останется на Камнепаде, душа ее начнет стенать и в конце концов зачахнет.

— Я поплыву с тобой! — закричала она вслед Арану Арансону. Но даже если он и услышал ее, то не подал виду.

На рассвете следующего дня Катла поднималась по склону горы с мотком веревки на плече. В этот раз благоразумие возобладало над желанием, и она отвергла свой любимый путь к вершине Зуба Пса — опасную тропу на той стороне, что смотрит в море, — выбрав «путь для стариков», как она его называла, то есть проторенную дорожку, ведущую к вершине. Она не знала, какое соревнование задумал ее брат, и не особенно об этом раздумывала. Здесь, наверху, было хорошо — вдали от всех, от язвительности и сплетен. Возможно, они с Фентом просто посидят на солнышке и поговорят о распаде семьи и найдут способ примирить мать с отцом, выступив посредниками; Аран может отложить отплытие на несколько дней, по крайней мере пока они не придут к согласию. Однако свой сундук Катла уже уложила, готовясь к тому, что, возможно, в полдень они уплывут. И конечно, не сомкнула ночью глаз.

Она изумилась, увидев, что брат уже ждет ее на вершине; еще больше ее поразило то, что он притащил с собой тяжелое деревянное кресло, на котором сейчас и сидел, как какой-нибудь безземельный король. Она смотрела на него, крайне озадаченная.

— Во имя Эльды, зачем ты его сюда приволок? — воскликнула она.

Фент, развалившись на своем импровизированном троне, мельком глянул на нее, а потом продолжил смотреть на океанский простор с таким видом, будто ничто другое в мире его больше не интересовало.

— Красиво, да? — коротко спросил он чуть погодя.

Катла сдвинула брови. Ее брата никогда особенно не впечатляла красота. Непонимание породило в ней подозрительность:

— Как ты можешь здесь сидеть, когда творятся такие дела?

Фент лениво повернул к ней голову:

— А что я могу поделать? Как-нибудь помирятся, у них всегда так. Кроме того, мне есть о чем подумать. — С неожиданной прытью он вскочил на ноги и язвительно заметил: — Я вижу, и тебя весь этот скандал не слишком сильно огорчил — веревку взять не забыла. Что ж, давай начнем наше состязание.

Катла смотрела на брата с любопытством:

— Ты меня заинтриговал. Какое соревнование ты предлагаешь?

— Вязание узлов, — весело объявил Фент. — Ты сказала, что я не отличу булинь от рифа, а беседочный узел от выбленочного. Поэтому я придумал игру, в которой можно сравнить наше умение по этой части.

— На самом деле, — поправила его Катла, — я сказала, что по крайней мере я могу сделать это. Я только подразумевала, что ты не можешь. — Она улыбнулась. — Но я же знаю, что не можешь!

Вместо того чтобы вступать в спор, Френт снова уселся в кресло и положил руки на подлокотники.

— Я освобожусь от любых пут и узлов, которыми ты меня привяжешь.

— Ха!

— А потом ты должна будешь освободиться от моих.

— Запросто, — сказала Катла весело.

Они играли в это еще в детстве, и Фент всегда проигрывал. Но, может быть, он набил себе руку? Она решила пожалеть его: в конце концов, им предстоит долгое, трудное плавание на «Длинной Змее», и совсем не обязательно унижать брата, если без этого можно обойтись. Она размотала свою веревку — хорошую длинную веревку, очень прочную, свитую из тюленьей кожи с вплетенным конским волосом для эластичности и дополнительной прочности, — и для начала сделала петлю, которую затянула на подлокотнике. Оставив длинный конец для заключительного узла, она привязала руку Фента скользящими узлами, потом дважды обвила вокруг груди и спинки кресла, затем обмотала веревку на одной из ножек и закрепила левую руку замысловатой комбинацией булиней и беседочных узлов. Наконец сделала последний узел и отступила, любуясь своим произведением. Не слишком сложно, но ему потребуется время, чтобы освободиться.

Фент оскалился в улыбке, и на какой-то миг черты лица его стали резкими и хищными, как у лисицы.

— Иди посиди на солнышке, сестренка. Я к тебе скоро присоединюсь.

Катла пожала плечами и пошла прочь. Ее манил любимый валун — сейчас он стоял в лучах солнца, которые делали пятна желтого лишая на его поверхности яркими, как золотые монеты. На валуне была впадина, в которую удобно ложился локоть или голова — просто замечательно для такой жесткой постели.

Она не знала, как долго дремала, но проснулась оттого, что на нее упала тень. Девушка открыла глаза и увидела брата, который стоял и смотрел на нее сверху вниз. Она села, недоумевая. На земле возле пустого кресла лежала веревка — без каких-либо следов повреждения.

— Я потрясена, — сказала она.

— Еще бы, — довольно ухмыльнулся брат. — Пришлось повозиться. Теперь твой черед.

Катла хотела было отказаться и признать брата победителем (что-то неуловимое в выражении его лица насторожило ее). Уже не в первый раз ей пришло в голову, что ее брат-близнец, которого она раньше считала частью самой себя, а себя — его частью, постепенно становится совершенно посторонним для нее человеком, чуждым и непостижимым, как случайно увиденный странник. Но гордый нрав не позволил ей даровать брату легкую победу. Она уселась в кресло и с усмешкой стала наблюдать, как он завязывает несколько совершенно нелепых узлов.