Наталья Резанова - Удар милосердия

В пути, когда «Дети вдовы» выступали на деревенских площадях и на постоялых дворах, они выбирали пьесы попроще, а представлять старались подоходчивей. Сейчас Джареда поразило, как четко и красиво звучат их голоса, как отточены движения. Неплохо Диниш их натаскал… Грешного юношу изображал Баларт, а его брат, изменивший внешность с помощью рыжей бороды и лохматого парика – коварного приятеля. Явившийся в следующей сцене Матфре предстал дьяволом. Его мрачная физиономия и низкий голос как нельзя лучше подходили для этой роли. Злоба, с которой он вещал, казалась неподдельной, и он нагнал на зрителей такого страху, что женщины взвизгивали, а мужчины бледнели. Невозможно было представить, что это исчадие ада не так давно валялось на дне повозки и повествовало о своих детских несчастьях. А вот комедиантку, изображавшую невесту, Джаред не узнавал. Зику он уже видел, следовательно, это должна быть Дагмар. Но это никак не могла быть она. Женщина была того же роста и сложения, но этим сходство исчерпывалось. Дагмар ходила, как деревянная, – эта двигалась легко, словно пузырек воздуха по воде. Голос Дагмар ничего не выражал – у этой он был глубок и звучен. И главное, эта женщина была красавицей, а на Дагмар никто бы не задержал взгляда. Стало быть, Диниш нанял новую актрису? Возможно… но Джаред припомнил, как Диниш запрещал жене играть в деревнях. потому что ей предстоит покорить Эрденон, Выходит, он был прав…и это Дагмар. Неужто платье и немного краски на лице могут так преобразить женщину? И еще – неверный свет… и тени от факелов… и вздох, пробегающий среди потрясенной толпы.

За этими размышлениями Джаред пропустил объяснение между женихом и невестой. Меж тем начиналась сцена, по которой пьеса получила свое название. Девушка и колдун приходили на перекресток, чтобы воззвать к нечистой силе. Колдуна играл Диниш, и Джаред подивился, насколько тот хороший актер. Облик его (долгополый плащ, рогатая шляпа, длинная борода) был зловещ, голос вкрадчив. В то же время было в нем нечто, никак не вмещавшееся в представление о злодее. Колдун отговаривал девушку отказаться от своих намерений, рисуя картины вечных мук, ожидающих ее после сделки с дьяволом. Предполагалось, что он лицемерит, набивает себе цену – а заодно позволяет зрителям в очередной раз сладко ужаснуться. Но в голосе Диниша лицемерия не было. И слышалось в нем грустное сочувствие к той, что бесповоротно решила погубить свою душу, и горечь, из-за того, что сам он давно обречен аду.

Девушка отвечала, что готова снести вечные муки ради того, кого любит. Сгорая в адском пламени, она будет утешаться тем, что ее возлюбленный спасен от этих страданий. Ибо не может она вкусить райского блаженства, если возлюбленный отдан на погибель. В отчаянии она отвернулась от колдуна, обратив к публике лицо – чистое, совершенное, высветленное изнутри пламенем страсти.

Джаред шагнул вперед, раздвигая зрителей, наступив кому-то на ногу. На него зашикали, но он оставил это без внимания. Словно туман развеялся, и он впервые ясно увидел лицо женщины на помосте. Он узнал ее.

– Еще раз! Начали, пошли! – Диниш ударил в барабан, задавая ритм, Матфре приложил к губам флейту, Зика взялась за лютню, Дагмар, Гиро и Баларт с трех сторон двинулись к середине двора.

Теперь Джаред по-новому научился оценивать этих разгильдяев, жуликов и обжор, какими гистрионы обычно представлялись со стороны. Зависимость от капризов публики и диктаторские замашки Диниша заставили их приобрести множество умений, и довести их до степени мастерства. Они играли на любых музыкальных инструментах, с легкостью переходили от мираклей к фарсам, пели и танцевали, и при случае могли показать такие трюки, что позавидовали бы фокусники и акробаты. Между ними нередко вспыхивали стычки и склоки, но они никогда не ссорились из-за главного – из-за своего ремесла. Они врали по всякому поводу, воровали кур, путались с кем попало по придорожным кабакам, и лебезили перед каждым, имеющим деньги и власть. Они были достойны уважения.

Дорвавшись до того, о чем так долго мечтал – милости правителя, Диниш не успокоился. И постоянно придумывал что-то новое, дабы блеснуть на придворных увеселениях. И те, кто знал его, не поручились бы, что он это делает только ради удовольствия своего высокого покровителя. В последние дни ему пришло в голову усовершенствовать то, что казалось бы, усовершенствовать было невозможно – танец с мечами.

Теперь мечи не втыкали в землю, и Дагмар танцевала не одна. И она, и Гиро с Балартом были одинаково важны в замысле Диниша.

Братья держали в каждой руке по мечу. И, сойдясь, они начали танец, который был в то же время и поединком. В Эрде, где использовали широкие, тяжелые клинки, не фехтовали двумя мечами одновременно – ни в древности, ни в нынешние времена. Это был исконно карнионский обычай, да и в Древней Земле он уже почти вышел из употребления. Однако о нем еще помнили. Конечно, комедианты могли лишь приблизительно ознакомиться с такой манерой фехтования, но достаточно было усвоить несколько основных приемов. Как положено, танец с мечами начинали в медленном темпе. Братья бились, сталкивались и отступали, мечи вращались мельницами, а между бойцами, между мечами кружилась безоружная женщина. Мечи клацали над ее головой и под ногами, свистели там, где она только что стояла, но она каждый раз убегала, ускользала, исчезала. Из-за прохладной погоды все трое танцевали не босиком, а в обмотках на ногах, и движения их оставались беззвучны. Слышалось только клацанье мечей, музыка и перестук барабана. Фигуры усложнялись. Братья, не сталкиваясь, перебрасывали мечи друг другу, а Дагмар продолжала кружить, и казалось немыслимым, что летающие клинки не задевают ее, потому что она не делала видимых попыток увернуться – лишь оказывалась быстрее меча.

Барабан выбил яростную дробь, музыка оборвалась и танцоры внезапно остановились – Дагмар посредине, братья – по бокам. Правые руки они подняли так, что острия мечей соединились над головой Дагмар под острым углом, левые резко опустили, и клинки вонзились в землю двора.

– Что, славно? – сказал Диниш, переводя дыхание, – Вначале я хотел, чтобы танцевали вчетвером – двое мужчин, и две женщины. Попробовали – не смотрится.

Джаред, сидевший на крыльце, промолчал. Диниш и не ждал ответа. Он поставил барабан и пошел к танцорам с какими-то очередными указаниями.

Почему я здесь? – думал Джаред, глядя на них. Почему не в Вальграме, не в Дуэргаре, рядом с Кайрелом, не на дороге в Тримейн? Почему застрял в гостинице под вывеской, на которой местный маляр изобразил нечто, даже отдаленно не напоминающее цветущую лозу – ибо в этих землях, по крайней мере с тех пор, как эрды отвоевали их у карнионцев, не было виноградников.