Константин Соргунов - Корпорация цветов

После всех приключений измученный и сконфуженный Саркович предложил мне выпить с ним по чашке шоколада в местной кофейне. Я не стал возражать и вскоре мы уже сидели на втором этаже "Республики кофе", пили горячий шоколад и говорили обо всём на свете. Тут-то я и узнал, что Саркович и есть тот самый автор, книгу которого я не так давно прочитал. Потом Алексей поделился со мной историей своей недолгой музыкальной карьеры, а я в свою очередь рассказал ему про свою семью. Обычно я довольно сложно схожусь с новыми людьми, но в лице Алексея я встретил равного себе по духу человека, общаться с которым было легко и приятно. Вскоре я выяснил, что Саркович надежный товарищ, на которого всегда можно положиться. Не буду долго рассказывать о том, как развивалась наша дружба, скажу только, что вскоре мы были, что называется, не разлей вода. Настоящих друзей у меня мало, в основном это всё институтские приятели, так что такой друг, как Алексей был для меня настоящей находкой. Насте Саркович тоже очень понравился и она готова была целыми днями канючить, когда же придёт дядя Лёша. Для неё у него всегда находился какой-то приятный сюрприз. Несколько раз я говорил Сарковичу, что он окончательно избалует мою дочь, но Алексей только смеялся в ответ. Впрочем, к его чести стоит сказать, что Саркович всегда старался делать Насте исключительно полезные подарки. Таким образом у неё появилась деревянная модель парусника, которую мы с Настей собирали и клеили на протяжении двух недель, несколько головоломок и мозаик, над которыми дочь просидела не один вечер.

Как-то раз у нас с Алексеем зашел разговор об его творчестве. Я спросил, почему он забросил свои рассказы и не собирается ли писать что-то новое. Саркович посмотрел на меня с удивлением, будто бы не понимая, о чем я говорю, потом как-то странно рассмеялся и сказал, что не думал об этом. Я заметил, что он довольно разносторонний писатель, что его детские рассказы заслуживают всяческого внимания. В частности я указал на небольшие оплошности в "Детстве Леры" и со смехом напомнил, что глава, посвященная компьютерам, немного не подходит по времени повествования, если, конечно, повесть не является сюрреалистической. Алексей почему-то вспыхнул до корней волос и сказал, что сюрреализм по его мнению это совершенно недостойный жанр и он никогда бы не стал в нём работать. Я удивился и спросил, почему же тогда в его повести встречаются такие странные временные нестыковки. Саркович посмотрел на меня с удивлением, и, казалось, не понял вопроса. Тогда я не поленился и принёс книгу, в которой указал на заинтересовавшие меня моменты. Алексей пожал плечами и сказал, что по его мнению никаких странностей в повести нет. Я удивился.

— Погоди, но всё-таки, в какое время происходит действие?

— Гм, — задумался Саркович, — Это конец девятнадцатого века.

— Тогда откуда там компьютеры? А поезда, описанные тобой? Они появились только в шестидесятых годах. Более того, ты описываешь операционную систему, созданную в девяностых.

— Я, гм…

— Вот поэтому я и говорю, что здесь явные нестыковки. А так это замечательная вещь.

Я закрыл книгу и улыбнулся. Мне никогда не удавалось относиться к Сарковичу как к равному, более того, зачастую я воспринимал его как своего второго ребёнка. Между нами было всего восемь лет разницы, но почему-то это представлялось мне колоссальной пропастью. Алексей принадлежал к последнему поколению, рождённому в Союзе, которое я никогда не мог понять. Он соображал гораздо быстрее меня и порой поражал своими познаниями, но в то же время иногда я удивлялся пробелам в его образовании. Я смотрел на Сарковича и начинал опасаться тому, что будет с моей дочерью, которую угораздило родиться слишком поздно. Сможет ли она стать достойным человеком? Или Настя как и большинство её сверстников обречена на бесцельное существование, когда разносторонние знания подменяются только бытовыми навыками и умениями?

— Я не понимаю, — осторожно сказал мне Алексей, опустив голову на руки.

Дальнейший разговор показал, что Саркович действительно не понимал, что меня смутило в его повести. Более того, он не понимал, что поезд, выпущенный в шестидесятых, не мог существовать в начале века, не понимал, почему электрическая плита не может работать в доме без электричества. Поначалу я думал, что Алексей дурачится, потом решил, что имеет место быть какая-то психическая болезнь. Не скрою, я даже начал опасаться, как бы Саркович не наговорил чего-то не того моей дочери. Я ничем не могу объяснить этот факт, но многим родителям почему-то всегда кажется, что любая болезнь, даже перелом или вывих, может передаваться от человека к человеку. Не знаю, с чем это связано, скорее всего тут имеет место быть бесконечный страх за своего ребёнка.

Но Алексей, как мне показалось, был совершенно нормален. Когда я говорил с ним, у меня стало складываться ощущение, что сумасшедшим являюсь я. Только много позже я пришел к выводу, что мы оба вполне нормальные люди. Просто у нас разное прошлое.

Я понимаю, это звучит несколько абсурдно, но мы действительно жили в разных реальностях. Я говорю "жили", потому что к тому моменту, когда пути наши пересеклись, мы каким-то образом оказались в одном и том же месте. Но то, что было совершенно нормально и закономерно для меня, порой приводило Алексея в недоумение. Так например, я никак не мог ему объяснить, почему моя дочь учиться в одном классе с мальчиками. Саркович никак не мог взять в толк, что совместное обучение практикуется уже много лет в нашей стране. И в то же время я был уверен, что Алексей жил много лет в Петербурге, я знал его домашний адрес и часто наведывался к нему в гости. У моего товарища была огромная библиотека, вот только книги в ней были удивительными и многие произведения известных авторов были мне совершенно незнакомы. Саркович показывал мне фильмы, которые я видел не по одному разу, но в них играли другие актёры, и порой сюжет развивался совершенно по другому. На первых порах всё это приводило меня в изумление, а потом я как-то очень быстро понял и принял тот факт, что мы жили в разных реальностях. Я часто ломаю себе голову, пытаясь осмыслить, как я, рациональный и простой как пряник человек мог настолько быстро поверить в собственную абсурдную теорию. Недавно я стал приходить к выводу, что когда информация пугает своей нелогичностью, я готов принять на веру любую чушь, которая объяснит непонятное. Кроме того, для нас прошлое существует только пока мы его помним. А для меня сейчас прошлое существует только в печатном виде на экране монитора. Я записываю своё прошлое, но иногда я больше чем уверен в том, что я его создаю. Потому что я уже не вполне уверен в собственном существовании. Печатному тексту я почему-то доверяю больше. Но вернёмся к Алексею Сарковичу, моему новому приятелю.