Анна Гурова - Мельница желаний

Тиира снова испустил глубокий вздох.

— Несколько дней спустя я вернулся на гору и захотел вновь отправиться на поиски туна, но не смог пройти через круг. Мои чары оказались бессильными. Я пытался снова и снова, пока не почувствовал, что схожу с ума. Тогда я покинул гору Браге и больше туда не приходил.

«Его чары тут ни при чем, — подумал Вяйно. — Некто просто запечатал круг, чтобы Тиира не мог попасть туда, куда не следует. А потом принялся за него самого…»

— Почему ты решил, что тебе помог именно Тапио?

— Он сам назвал свое имя, когда я вырезал его идол из соснового корня.

В избе воцарилась тишина. Калли с уважением глядел на косматого старикашку, который поначалу показался ему таким жалким. Вяйно сохранял спокойствие, но в душе он был поражен не меньше Калли. «Живая скала, уходящая в небо! Куда же это тебя занесло, бедняга? Точнее — куда тебя заманили туны?»

Вяйно перевел взгляд на деревянного божка. На Тапио идол не походил нисколько. Может ли быть, что именно в таком облике он явился Тиире? «Лесной Хозяин, владыка Тапиолы! — мысленно попробовал чародей воззвать к божку. — Бывало, ты приходил на мой зов, откликнись и теперь!» Ответа пришлось ждать долго. Наконец он пришел — слабый, далекий, и совсем не от Тапио. Вяйно мгновенно остановил мысли и ушел глубоко в воды безмолвия, к корням тишины, ускользая от ищущего взгляда той, которую боялись все, но поклонялись которой — только в Похъёле.

Ни Тиира, ни Калли не заметили, что Вяйнемейнен неожиданно закрыл глаза и окаменел лицом. Захмелевший старый райден, уткнувшись в кружку, пенял на неблагодарных людишек. А все внимание Калли было приковано к длинному черному перу, что лежало на столе среди объедков. Для любой из лесных птиц оно было слишком длинным, а его конец украшала острая стальная накладка. Воровато глянув на Вяйно, холоп быстро сбросил перо под стол.

— …ох, старость не радость! — жаловался Тиира. — Все меня забыли, никто не приходит навестить старика. Ничего уж не могу — ноги не ходят, глаза не видят. Живу как барсук в норе, грязью зарастаю. Крыльцо подмести давеча хотел — спина не гнется… Я внучке говорил, хоть бы ты у меня пожила, так боится глупая старуха, даже с лодки на берег не сходит… Печь топить боюсь, как бы не угореть… Впору пойти да и удавиться на собственных воротах!

Вяйно открыл глаза. За окном синело небо — близился рассвет.

«Будь ты трижды благословен, Тиира, что не позволил мне к нему прикоснуться!» — подумал чародей, стараясь не смотреть на черного божка — образ смертоносной Калмы.

Когда гости вышли во двор и с наслаждением вдохнули чистый лесной воздух, уже почти рассвело. Сгоревшую деревню затянуло жемчужным туманом. В избе храпел Тиира, уснувший прямо за столом среди объедков.

— Что дальше делать будем? — зевая, спросил Калли. — На гору и спать?

— Да уж, занятных историй мы сегодня наслушались, — рассеянно отозвался Вяйно. — Они, пожалуй, стоили того, чтобы просидеть полночи в вонючей избе, глотая кислое пойло и закусывая его заплесневелыми корками. Нет, мальчик, спать мы сегодня не будем, некогда. Придется нам навестить еще кое-кого.

— Кого еще? — устало протянул холоп. — Вы как хотите, господин Вяйнемейнен, а с меня хватит, я больше никуда не пойду.

— Ты не беспокойся, далеко идти не придется. Вообще никуда идти не надо.

— Как это? — насторожился Калли, оглядываясь.

— Хочешь узнать, что творится в доме, — спроси хозяина. А кто у нас хозяин леса?

— Господин Тапио, — озадаченно ответил Калли.

— А мы сейчас где?

Калли нахмурился, соображая. Вяйно усмехнулся, но его лицо быстро посуровело.

— Собирайся, парень. Пойдем в гости к Тапио.

— Это как же?

— Пешком.

— Никуда я не пойду!

— Пойдешь, — отрезал Вяйнемейнен. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одного, когда по лесу шастает похъёльский кровопийца?

Чародей направился к берегу. Калли, сердито бормоча себе под нос, пошагал за ним. Он не стал спорить с колдуном — понимал, что бесполезно, — но гораздо охотнее перебрался бы через озеро вплавь, чем пошел на поиски Тапио. Лесной Хозяин никогда не славился добродушием, а в последнее время, когда в Тапиоле хийси стало больше, чем зверья, от него и вовсе не приходилось ждать ничего хорошего.

«Сейчас бы съесть горшок горячей каши, забраться в палатку, накрыться шкурой с головой и спать, пока не стошнит, — сонно думал Калли, плетясь за колдуном. — Мертвецы из озера небось в круг не полезут. А крылатому упырю я без надобности. Ему нужен Ильмо. Хорошо, что Ильмо удалось добраться до усадьбы Вяйно! Там его точно никто не достанет…»

На женскую половину в большой избе Антеро солнце заглядывало только на закате, и то совсем ненадолго. С одной стороны свет закрывала печь, с другой пестрая холстяная занавеска. Под вечер, когда солнце совсем ушло из дома за кромку леса, в женский угол прокралась Айникки. Убедившись, что ни матери, ни холопок в избе нет, она примостилась на коленях рядом с сундуком и принялась вертеть в его замке ключом. «Не сломать бы окаянный крючок, — думала она, замирая при каждом щелчке и скрипе. — Выдумают же заморские кузнецы людям мороку!» Сундук был словенской работы, расписной, дубовый, окованный железными полосками. Карьяла хранили добро в легких берестяных коробах, а о замках с ключами и не слыхали. По правде сказать, замки им были ни к чему — никаких сокровищ у них не водилось. Но этот сундук был особый. Марьятта, мать Айникки, хранила в нем свое приданое.

О содержимом этого сундука среди женщин и девиц рода Калева ходили легенды. Староста привез жену с войны, некрасивую и неплодовитую, но с приданым он не прогадал. Те, кому довелось присутствовать на свадьбе Антеро, говорили, что богаче невесты люди никогда не видывали. А для описания того, какие на ней были украшения, в языке карьяла даже не было слов. Но с тех пор сокровища были спрятаны под замок.

Самые ехидные заявляли, что в следующий раз Марьятта нарядится только на собственные похороны.

Наконец что-то щелкнуло, крышка подалась. В закутке сразу запахло пижмой. Приданое было разложено в безупречном порядке. На самом верху, завернутое в некрашеный лен, лежало круглое серебряное зеркало. В нем можно было за один раз увидеть все лицо целиком — небось даже у самого словенского князя не было такого великолепия. Айникки обтерла зеркало рукавом, прислонила его к поднятой крышке сундука, погляделась в него и довольно ухмыльнулась. «Зеркало, пожалуй, придется оставить, — подумала она. — С таким выйдешь за околицу — все хийси сбегутся, недалеко уйдешь!»