Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Она меня не замечала. Она скользила боком, иногда неосторожно похрустывая на ветвях… поравнялась со мной. В двух шагах от меня. Напряженная, как перетянутая струна. Чуть согнувшись, руки разведены в стороны. Тонкие, длинные пальцы с черными ногтями чуть подрагивают от волнения. Правая ближе к телу — чтобы в любой миг дотянуться до пистолета под расстегнутым плащом?

И — совершенно не чувствуя меня за спиной.

Я мог бы свистнуть. Мог бы просто вытянуть руку и коснуться ее плеча… но слишком уж не хотелось получить пулю в живот.

Уже не скрываясь, я шагнул вперед.

Шелест листьев под моими ногами — и тут же хрустящий вихрь передо мной. Неуловимые движения, слившиеся воедино: серо‑бурая ветка, черный плащ, блестящие волосы — и белое пятно лица, блеск черных глаз, матовость вороненой стали…

Но я уже поймал этот вихрь. Сжал ее запястья, развел ее руки и бросил к иве ее напряженное тело. Прижал к стволу, не давая двинуться:

— Шш… Это всего лишь я. Твой спасеныш.

Она узнала меня. Сначала руки, а потом тело расслабилось.

Я взял пистолет из ее руки и отступил.

— Ты… — сипло выдохнула она.

Она старалась успокоиться, но дыхание вырвалось из нее короткими и резкими толчками. Мышь, угодившая в кошачьи лапы и только чудом спасшаяся.

— Я. А вот кто ты?

Ее глаза вдруг заледенели. Как закрылись ставни на окне. Лицо заострилось, жестче выступили скулы, губы сжались. Она уже могла ничего не говорить. Я знал, кто она…

Она забрала пистолет, с досадой запахнула плащ. Кивнула в просвет между деревьями:

— Там, в доме… Там ведь никого, да?

Я кивнул. Сказал:

— Пошли.

Развернулся и пошел к дому не оборачиваясь. Теперь она от меня не убежит.

Она сбросила ботинки и с ногами забралась в кресло, сжавшись в комок. Даже плащ не сняла.

Я тоже не стал раздеваться. Огонь в камине трещал уже минут пять, но пока так и не смог разогнать холод опустевшего дома.

— Это ты сделал? В ту ночь?

Пока я возился на кухне, она ходила по дому, разглядывая пятна крови и следы от пуль. Выходила к кострищу на заднем дворе.

— Держи. — Я протянул ей кружку с кофе.

— Спасибо…

Она взяла кружку обеими руками, грея о нее пальцы.

Сейчас она ничем не напоминала ту напряженную, как рысь перед прыжком, охотницу, что балансировала на носках, разведя руки с длинными, чуткими пальцами, в любой момент готовая броситься в атаку или метнуться прочь…

Я присел в кресло напротив, тоже обхватив кружку обеими руками. Не отпивая — просто греясь.

Наверно, сейчас я тоже не очень‑то походил на охотника.

Два осколка… Двое случайно уцелевших из перебитых охотничьих стай.

— Давно? — спросил я.

Она вскинула на меня взгляд.

— Давно ты одна? — повторил я.

Она опять уставилась в кружку, в медленно кружащуюся кремовую пену.

— Второй год…

— Сколько вас было?

— Нас?

Я удивленно поднял брови.

Она вздохнула:

— Я так, сбоку припека была… Среди них был мой парень…

— И сколько их было?

Она усмехнулась. И я не понял, чего в ее усмешке было больше — горечи или злости.

— Если бы все так просто… Было… — повторила она и зло тряхнула волосами.

Я молчал и ждал. Грел пальцы о горячую кружку, беззвучно, одними губами, делал маленькие глотки — и терпеливо ждал.

Пусть ее слова текут как текут. Иногда слова больше, чем просто слова.

— Она не всех убила. Двое все еще живы. Если это можно назвать жизнью…

Я опустил кружку.

— Ты хочешь сказать…

Она наконец‑то подняла глаза. И черт возьми, уж лучше бы она продолжала смотреть, как медленно умирает пена в черном кофе. Ее губы кривила усмешка.

— Да. Кто сможет охранять лучше, чем бывшие охотники?

— А он… твой парень…

Она опустила глаза. На скулах затвердели желваки.

— Он. Больше. Не мой. Парень, — отчеканила она.

Слава богам, что я не видел ее взгляда — сейчас.

— Это он, — сказала она, — заметил того вашего… тощий такой, костлявый…

— Шатун.

Она пожала плечами. Какая разница, как его зовут?

— Она вытащила из него все, что он знал. Потом его убили.

— Откуда ты знаешь?

— Видела.

— А остальные наши? Кого ты еще видела?

— Тебя.

Я нетерпеливо кивнул. Это я и сам знаю!

— Еще того… квадратный такой…

— Гош.

Она кивнула, довольно безразлично.

— Его, — сказала она голосом таким пустым, словно зачитывала состав на этикетке. — Потом накрыли тот голубой дом.

— На пустыре…

— На пустыре.

Я очень осторожно поставил кружку на пол возле кресла. Руки дрожали. Стиснул подлокотники, чтобы не ощущать этой предательской дрожи в пальцах.

Старик…

Там были Старик и Виктор.

— Что там случилось?..

Мой голос дрожал сильнее, чем пальцы.

Она вскинула на меня взгляд и тут же опустила. Нахмурилась.

— Не знаю. Там было слишком много ее слуг. Слишком опасно. Эта тварь тоже была там. Злая. Кажется, у нее не получилось сразу их сломать… — Она поглядела на меня: — Кто там был?

Там были двое, но едва ли дело в том, что их было двое.

— Старик… Это его она не смогла сломать.

— Самый лучший среди вас?

Я кивнул.

Самый лучший.

— Был…

— Да, в каком‑то смысле его уже нет, — сказала она. — Но не относись к нему как к мертвому.

— Что?!

— Почаще вспоминай, что он знал о тебе.

— Что?.. Да ты… — В своем ли она уме?! — Да Старик, он… Да никогда он! Да если бы до этого дошло, он бы…

— Он — ни за что. Наверно, он сопротивлялся до последнего. Наверно, он пытался покончить с собой. И надеюсь, что он успел. Но надежда — это не вера. Не путай их, если хочешь остаться в живых.

— Ты думаешь, Старик… Она его…

— Я не думаю, я знаю. Полтора года назад из шестерых она взяла двоих самых лучших. Думаешь, за эти полтора года она поглупела?

Она сунула ноги в ботинки и, не завязывая шнурков, пошла к камину. Тяжелые ботинки на очень мягкой резине тихо, но увесисто тыкались в пол — почти и не звук, а словно пальцем касались мочки уха.

У камина присела, протянула ладони к самому огню…

Сколько выдержит Старик? Сколько сможет сопротивляться ей, не давая приручить, сделать одним из своих верных охранников?

Она не сможет приручить его незаметно, как прочих своих людей. Он знает, что она может, и он умеет сопротивляться. У нее не получится ограничиться легким тычком — делай то‑то! — как с другими, из кого она сделала своих преданных слуг.