Роман Злотников - Обреченный на бой

Через четыре дня он нагнал караван, остановившийся на ночевку. Сторож окликнул его, когда он подошел почти вплотную к кострам. По всему было видно, что здесь не опасаются разбойников. Его провели к караванщику. Тот был изрядно навеселе и потому в хорошем расположении духа.

— Кто таков?

Грон заранее продумал ответ:

— Меня зовут Грон, я сирота, иду в Дожирскую долину на заработки.

Дожирская долина славилась своими виноградниками и тем, что в сезон принимала немало свободных рабочих рук.

— Дурак, — добродушно хохотнул караванщик, — эти живодеры выжмут из тебя все соки, а заработаешь гроши. Ну да леший с тобой. Иди ночуй.

Сидевший у костра караванщика, слева от него, худой мужчина с болезненным, изможденным лицом, вернее всего старший приказчик какого-то купца, настороженно посмотрел на Грона и проворчал:

— Это не совсем разумно.

— Да брось, — махнул рукой караванщик и приложился к фляге. Оторвавшись, он разъяснил причину подобного легкомыслия: — С тех пор как Грозный Югор убил Пакраста-гиену и всю его банду, здесь ничего не слышали о разбойниках.

— Но это не значит, что их нет.

Караванщик снова добродушно махнул рукой и отвернулся. Устраиваясь на ночлег, Грон улыбался. Югор, наверное, был счастлив на небесах, рядом со своими предками, когда слышал, как его величают на земле.

Караванщик имел все основания восхвалять собственную интуицию, заставившую его разрешить Грону присоединиться к каравану. В чем и убедился, когда Грон сумел укротить взбесившуюся лошадь, чуть не опрокинувшую повозку караванщика, заполненную бутылями с отличным молосским — по весне на побережье на него был большой спрос. Грон дождался момента, когда все остальные, кто пытался помочь, отступили, и, ловко повалив лошадь на бок, вытащил из-под подковы ветку колючего кустарника. Караванщик восторженно хлопнул его по плечу:

— Ну, парень, я еще не видел человека, который бы так умел обращаться с лошадьми. Хочешь, оставайся в караване.

Но Грон поймал неприязненный взгляд худого приказчика — он с первого же мгновения взял Грона под «опеку» и активно наушничал среди попутчиков, призывая не доверять столь подозрительной личности, — и отрицательно покачал головой:

— Нет, господин, я уж останусь в Дожирской долине.

Через три дня они вошли в Дожирскую долину и Грон покинул караван. В первой же деревне, стоило ему приблизиться к трактиру, его окликнуло несколько голосов:

— Эй, парень, будешь наниматься?

Грон обвел взглядом несколько молодух, сидевших на лавке у трактира и напряженно смотревших на него, и кивнул. Женщины тут же вскочили и подбежали к нему. Грон был буквально сметен натиском и бесцеремонностью. Женщины щупали его мышцы, оттягивали веки и раздвигали губы, а одна даже сунула руку в низ живота. В чем тут же, со смехом, была уличена.

— Эй, Серма, что, уже мужа не хватает?

— Да она по другому делу работника ищет…

— По ночному…

— Да она любого мужика в гроб загонит своей мохнаткой…

— Да не одного, а троих…

— Сразу…

По-видимому, Грон произвел хорошее впечатление, поскольку его тут же начали тянуть во все стороны, наперебой предлагая условия, которые, однако, были довольно однообразны. Стол, ночлег и до двадцати пяти медяков за сезон. Все это сопровождалось активной перебранкой, во время которой он заметил, что самая смелая, та, что наиболее полно исследовала его достоинства, потихоньку перетягивает его в свою сторону. Грон повнимательнее осмотрел ее. Она была, что называется, в самом соку. Рослая, статная, с длинными черными волосами, туго скрученными в тяжелый узел на затылке, жаркими черными глазами и высокой, крепкой грудью. Кожа гладкая, а губки полные, сладкие, как вишня. Черт его знает, чего она от него хотела. Такая где угодно и какого угодно мужика найдет. Но вишь ты, вцепилась в него. Грон усмехнулся про себя, здраво рассудив, что там, где расположение хозяйки будет самым большим, там и жизнь будет лучше, и, решительно развернувшись, пошел за ней. Женщины провожали их еще более скабрезными шуточками, но в их голосах сквозило разочарование.

Они шли около получаса. Сначала улицей, потом виноградниками. Наконец вышли к небольшому домику, рядом с которым бугром торчала из земли крыша винного погреба. Серма, не оглядываясь, вошла в дом и исчезла за дверью. Грон задержался на пороге — наемные рабочие, как он полагал, должны обитать отдельно от хозяев. Спустя несколько минут дверь отворилась, и на пороге появилась Серма. Она была голой и сердитой. Уперев руку в бок, она раздраженно произнесла:

— Ну, тебя долго ждать? Или ты думал, что я щупала тебя из простого любопытства.

С этими словами она повернулась и, сверкнув белыми ягодицами, прошлепала в дом.

Грон ухмыльнулся. Он не успел ни умыться, ни перекусить, ни даже узнать место ночлега, как его тут же припахали. Впрочем, вполне возможно, с последним его Серма сейчас и познакомит.

Вечером появились мужчины. К тому моменту Грон уже трижды окучил, как видно, давно не вспаханное поле Сермы, и та просто сияла от удовольствия. Мужем Сермы оказался худой мужик лет сорока с небольшим, с болезненной желтушной кожей и страдальческим выражением на лице — явно не пара для столь ненасытной бабенки, и он, по-видимому, понимал это сам. Во всяком случае, когда он увидел Грона, то лишь слегка поморщился, а потом его лицо вновь приняло привычное страдальческое выражение. Двое других, помоложе, оказались братьями Сермы и встретили появление Грона только громким похахатыванием и звонкими шлепками по сестриному заду. К исходу дня Грон уже ясно представлял расстановку сил. Муженек Сермы был владельцем фермы, бывший вдовец и, по общему мнению деревенской общественности, не жилец. Братья выдали сестренку с прицелом на наследство, и им было наплевать, с кем она спит, лишь бы не подобрала себе нового мужа. С этой точки зрения чужаки, нанимающиеся на сезон, были идеальным выходом. Так что, когда Серма решительно заявила, что ей завтра требуется помощь по дому, Грона без особых проблем порешили оставить дома.

Уже засыпая на сеновале, Грон внезапно почувствовал, как под бок к нему ужом ввинтилось чье-то горячее тело. Он восхищенно цокнул языком:

— Ну ты даешь, женщина!

— А ты что думал? — отозвалась Серма, отрываясь от усиленной работы языком. — Задарма будешь денежки получать? — Она помогла ему руками и, резво прыгнув сверху и начав, постанывая, раскачиваться, закончила мысль: — Тебе, милый, достался самый обильный виноградник.

К исходу первой четверти Грону стало ясно, что даже его молодое тело может не выдержать подобных нагрузок и надо принимать меры. Вечером он поймал старшего из братьев и намекнул на возникшие затруднения.