Марик Лернер - Дороги в неизвестность

— Все, что есть. Свидетельство о рождении, паспорт, страховка… Все неси.

Он поспешно метнулся в комнату и вернулся через минуту в сопровождении Рафика, с большой жестяной коробкой в руках.

— Жуть, — сказал мой напарник, — кровать и перекосившийся шифоньер. Больше ничего, даже половичка.

— Что есть за чудо такое «шифоньер»? — удивленно поинтересовался я.

— Шкафчик такой на ножках, — угодливо сообщил Петр Денисович, ставя на стол коробку.

— Это есть, — перебирая бумаги и откладывая в сторону, перечислял я, — это тоже… О! Фотографии. Потом разберемся, пригодится. Вот это тоже удачно, не надо теперь дожидаться возвращения…

— Э… — проблеял хозяин. И мгновенно получил по шее от Рафика, так что чуть не слетел с табуретки.

— Что «э»? — вроде не понял я, засовывая документы в карман. — Получишь паспорт сожительницы потом. И, — подумав, отправил второй туда же, — свой тоже. Придет по почте. Или в отделение милиции заходи, там будет. Как мне больше не понадобится, так и заброшу вашему участковому. Нам лишние бумажки ни к чему… Да и соседи на тебя жалуются, — доверительным тоном сообщил ему. — Мы тут навели справки, прежде чем в гости идти. Не одна девочка рассказывает про наркош, таскающихся сюда, и про крики по ночам, и про то, как ссыте в подъезде.

— Клевета! — возмутился он.

— Все может быть, но ты мне активно не нравишься. Это ж дело такое, — пояснил я ему, — как следователь бумаги оформит, так дело в суд и пойдет. Про одно и то же можно по-разному протокол написать. «Угрожая физической расправой, послал падчерицу воровать, потому что на дозу не хватало…» Или еще лучше: «Сексуально домогался к малолетней девочке, подглядывая в замочную скважину, когда она мылась, и трогал ее при всяком удобном случае за разные места…» Что она все, что угодно, напишет, стоит только попросить, а я еще непременно расскажу про твое нежелание хоть что-то сделать для помощи, сомнения имеются? И свидетели найдутся твоего отвратительного поведения. Те же бабки во дворе и довольные возможностью избавиться от тебя соседи, это-то понимаешь?

Он сидел с видом человека, у которого разболелись зубы.

— Молчишь? Значит, понимаешь. Словом, так. Сроку тебе — три месяца. Потом непременно приду, проверю, и если не сделаешь к тому времени, что скажу, загляну еще и с ОМОНом.

— Что сделать? — обреченно спросил он.

— Продавай квартиру и переезжай. Хочешь — в другой район, хочешь — на сто первый километр, мне без разницы. В этом районе притона не будет. Мне на участке наркоши без надобности. Сегодня я добрый, но в будущем могу и пакетик с героином найти. Понял?

Он обреченно кивнул.

— И радуйся, что не посадил или не отвел к нотариусу, акт продажи квартиры написать в мою пользу. Дать тебе еще десяток раз по почкам, непременно потечешь и на все согласишься. Не такая уж и плохая квартира, если убраться, ремонт сделать — желающие на нее найдутся. Чтоб духу твоего вместе с бабой твоей здесь не было! — на прощание приказал я.

— Думаешь, послушается? — спросил Рафик на лестнице.

— Знаешь, не поленюсь навестить при случае. Скотина, хуже любого маньяка. У того голова не в порядке, а этот вполне соображает. Если бы сказал: вы ее запугали, она такого написать не могла, я старался, но у девочки трудный возраст, — я бы хорошо подумал, не вешает ли нам Катя лапшу на уши про злых родителей. А так — с большим удовольствием по лестнице вниз головой спущу. Да и не нужен нам такой тип поблизости, еще встретит случайно на улице. Пусть мотает в какие Мытищи и портит воздух там.

— Без паспорта?

— Ничего, восстановит. Сходит в ментовку, заплатит штраф за утерю. Не станет он объяснять, кто у него забрал документ. А мы можем официально открыть фирмочку по купле-продаже на его имя.

— Послушай, — остановившись, спросил Рафик, — а как у вас с этим делом? Ну наркоманы, извращенцы…

— Почти пять лет мы с тобой знакомы, — укоризненно ответил я, — четвертый год ты на острове живешь, а такие глупые вопросы задаешь. Идем, — открывая дверь на улицу, сказал я. — Не стоит здесь.

— У всех есть свои уроды, — пояснил я на улице. — Попросился бы в Клан, сам бы скоро понял. Не захотел — теперь не разводи руками в недоумении. Некоторые вещи с соседями не обсуждаются. Семейные дела решаются в семье. И никак иначе. Педофилов разных и тому подобную публику мы просто режем. Это тебе не Москва, каждый на виду, такие вещи не спрячешь. Мужелюбы сами уходят. Есть такая возможность — жить и рядом, и не со всеми. На равнинах вполне встречаются, а к нам в Клан даже проситься не станут — нечего им тут делать. Леха поставил задачу плодиться, размножаться и заселять земли, а это не по их части.

Мы, Народ, в массе своей такое… патриархальное общество, сам знаешь. Подобных типов недолюбливаем, но стараемся не обращать внимания, если они между собой дурью маются. С другой стороны, при ограничении рождаемости — это даже выгодно. Часть конкурентов, претендующих на благосклонность красавиц, отсеивается сразу, так что, кроме легкой брезгливости, никакого физического воздействия. Но бывают ситуации, когда ходят по грани. Вроде и не нарушают ничего, но жить рядом с такими типами крайне неуютно. Вечно готовы ножом без всякой причины пырнуть или маму за дозу продать. Вот тут существует церемония лишения имени. Тебе про такое не расскажут за бутылкой — это внутренние дела. Когда семья изгоняет одного из своих без права отмены приговора, и с этого момента он считается чужаком. Не такое уж простое дело, мало ли какие отношения бывают. Вот я в свое время тоже был не подарок, но все в рамках определенных правил и борьбы за место в стае. Если что, меня бы половина рощи поддержала. А это суд — с адвокатами, прокурорами, присяжными, в присутствии совершенно незаинтересованных посторонних пауков, определяющими, правду ли говорят, и если оправдают, будут большие неприятности у того, кто все это затеял. Чтоб такое произошло, надо всех достать по самое «не могу». Или представлять опасность для общества. Вот Леха в свое время под это дело со своими прогрессорскими идеями мог попасть, но единого мнения бы не вышло, и никто даже не попытался организовать мероприятие. Так что очень редко бывает, но случается иногда.

Это не казнь. Ни в коем случае! Изгнание. Только идти-то ему некуда. Никто не захочет принять подобного к себе. Он никто, и звать его никак. Мы представляемся — такой-то из рода, из семьи. Ему и сказать нечего. Из имущества — только личные вещи, даже родители смотрят сквозь него и не желают общаться. Про остальных и говорить не стоит, а территория принадлежит семье, и места для него там нет.