"Фантастика 2024-41". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Форш Татьяна Алексеевна

Все трое вышли из машины. Этого можно было не делать. Сюда вообще можно было не приезжать. Но для дела будет лучше, много лучше, если все, кому следует, увидят цепочку командования в действии.

Поднятый двигателями ветер взметнул волосы Габриэляна, отбросил за спину полы пиджака. Олег все еще не разбирался как следует в дресс-коде и тонкостях нарушения оного, но понимал, что Габриэлян ничего не делает просто так. То, что он сейчас опять без галстука (и ради этого нарочно заехал в магазин и купил свежую водолазку), то, что его пиджак расстегнут — в то время как сгрудившееся на дорожке чиновничество законопачено наглухо — все это что-то значит.

Шум турбин стих, стали слышны ночные звуки — стрекот кузнечиков на газоне, свист ветра — обычного, не турбинного ветра — в опорах радиомаяка. Дверь авиона открылась, выдвинулся трап. В овальном проеме показалась невысокая, ширококостная, но худощавая женщина. Вот ее костюм отвечал наверное, всем правилам дресс-кода: прямая черная юбка до середины голени; черные туфли на средней высоты каблуке, черный пиджак с белой отделкой и сверкающей белизны блузон.

За краем светового плафона было уже совсем темно. Как и бывает здесь в это время года. Госпожа Кузьмичева неприлично молода. Ей, наверное, было неуютно лететь — даже вечером. Но костюм безупречен, глаза — ясные, в движениях — ни следа дневной комы. Штат отстает на полтора шага. Волковский стиль.

— Добрый вечер, Вадим Арович, — голос глубокий, поставленный. Преподавательский. — Приятно видеть вас живым и здоровым. Кое-кто в Москве полагал, что уборка здешних конюшен будет стоить вам как минимум здоровья. Только по дороге из Москвы я получила четыре разгневанных вопля. Еще одиннадцать получил господин Рыбак. А сколько еще доберется к утру через аппарат Стрельникова, не хочу даже гадать.

— Добрый вечер, Анастасия Дмитриевна. Я надеюсь, они были приняты к рассмотрению?

— К рассмотрению — да, — женщина еле заметно улыбнулась. Задержала взгляд на Короле. Чуть дольше — на Олеге.

— А где господин Кессель? Надеюсь, с ним ничего не случилось?

— Случилось, — кивнул Габриэлян. — Он вытянул короткую соломинку и остался работать.

Улыбнувшись Олегу еще раз, Анастасия Дмитриевна прошла дальше — к группе встречающих гражданских и милицейских чинов. Сдержанно пожала руку губернатору. Ответила кивком на полупоклоны краснодарских бонз.

— Доброй ночи, господа. Меня назначили исполняющей обязанности главы консультативного совета ССН при господине губернаторе. Надеюсь, мы с вами сработаемся.

Она поедет с ними, а не с нами, — подумал Олег.

— Конечно, — отозвался в ракушке Король. — Она теперь местная. А мы — столичная чума.

Это еще не значит, что противочумных репрессий не будет, — подумал Олег. Еще Габриэляну предстоит персональный доклад.

— Двигай, Король, — сказал Габриэлян. Шофер достал из багажника сумку Винницкого. Король слабо (стороннему человеку показалось бы, что лениво) махнул на прощанье рукой и вскинул «торбу» на плечо. Через несколько секунд он находился уже в авионе. Выспится по дороге, подумал Олег. Везунчик.

— Мы обратно?

Габриэлян кивнул.

— Поедешь в гостиницу или подождешь меня?

— У меня практикум по электронике недоделанный… — конечно подожду. Буду сидеть в приемной и болтать ногой.

Габриэлян ждал — стоя и молча. Если бы Анастасия Дмитриевна была человеком — ждать пришлось бы до утра, а то и до вечера. Даже с учетом ее профессиональных навыков. Но Анастасия Дмитриевна уже четыре с лишним года человеком не была, и информацию впитала за час, лишь время от времени уточняя у Габриэляна подробности.

C тем, что он отправил в Москву, данных достало бы с лихвой на тысячи примерно полторы уголовных дел. И эти дела погубили бы регион вернее, чем все экзерсисы Кошелева и компании.

— Зачем вы спровоцировали Корчинского?

— Хотел вывести из под удара Дороша. Корчинского все равно бы пришлось снимать, а на Дороше и Маслакове сейчас фактически стоит администрация.

Кузьмичева закурила. Никотин, как и другие наркотики и стимуляторы, на старших не действовал — но многие, курившие до инициации, так и не расставались с этой привычкой.

— Итак, вы благоразумно припасли для меня роль доброго полицейского. Взяв на себя неблагодарную роль злого. У меня возник длинный список вопросов к вам, когда я узнала, что вы учинили над Корчинским. Сейчас этот список сократился до трех пунктов. Аркадий Петрович публично потребовал от вас головы того, кто убил Савицкого. А вы позволили Речице покончить с собой. Почему?

— Ему симпатизировали в управлении. И те, кто был замешан в деле с «Мидасом», знали, что он ни при чем. Из него вышел бы плохой пример. Честно говоря, будь он чуть поумнее и чуть покрепче, я бы и вовсе не стал его трогать.

Кузьмичева кивнула.

— Второй вопрос. «Мидас» — мерзость исключительная, но после того как сняли Кошелева, она продолжалась еще полгода. Что, на ваш взгляд, послужило триггером?

— Через регион шли технологии в Мазендаран. Если бы Москва начала расследование, скорее всего, мы загубили бы военным операцию. Они бы ждали еще какое-то время, но сведения о том, чем занимается «Скиф» под крышей СБ, дошли до личного состава. И военные предъявили СБ ультиматум, не зная, что Кошелев этой работорговлей связал верхушку региона. И что нынешние власти не могут ликвидировать «Мидас», не погубив себя. Речица понял, что оказался меж двух огней — и решил, что ему больше нравится пропадать с музыкой.

— Трансферт технологий в Мазендаран… «серый»?

— Частично серый. А частично, полагаю, черный.

Серый — официально незаконный, но осуществляемый с негласной санкции Аахена. А черный… черный и есть.

— Таким образом, у меня отпадает третий вопрос, — Кузьмичева постучала световым пером по столу. — Сядьте, Габриэлян.

Он пододвинул стул и сел.

— Как вы думаете, почему я сразу же не предложила вам сесть?

— Полагаю, потому что не знали, принимал ли я в расчет военных, когда выбирал образ действия, или нет. Во втором случае, разумно было бы удовлетворить недовольных. Я думаю, Аркадий Петрович одобрил бы это решение.

Кузьмичева кивнула, прикурила одну сигарету от другой.

— Мы с вами чем-то похожи, Габриэлян. Оба — протеже непосредственно Волкова; оба, что называется, выскочки. И оба, по всей видимости, не понимаем, почему кто-то заслуживает большего почтения по той лишь причине, что раньше получил Кровавое причастие, — тут не нужно было быть эмпатом, чтобы уловить сарказм. — Или… потому что он получил, а ты — нет. Оба вынуждены действовать на свой страх и риск. Плыви или тони. Я знаю, что вам предлагали инициацию. Всерьез, а не в порядке проверки. Почему вы отказались?

— Испугался. Вернее, если быть совсем точным, понял, что не выдержу давления. Меня не хватит на то, чтобы противостоять симбионту. Для этого нужен несколько иной уровень мотивации.

Брови Кузьмчевой поехали вверх.

— А почему вы думаете, что ему нужно противостоять?

— По опыту. Я видел достаточно много молодых и не очень молодых старших, простите за каламбур, не удержавших симбионта. Позволивших ему сначала удовлетворять их желания, а потом и желать за них.

— Симбионт, — она фыркнула. — Не удержавших… Вы часом не мистик, Вадим Арович? Симбионт — всего лишь некая энергия. Этически нейтральная, как… порох. Но девять человек из десяти, получив этот порох в руки, поймут, что к ним пришла власть, и употребят ее на удовлетворение своих собственных желаний, желаньиц, желаньищ… Не симбионт таков, а человек. И вот когда я вижу перед собой одного из десяти… того самого, кто не даст себя развратить… оказывается, что он верит в дурацкие предрассудки. Кессель ведет переговоры с военными? — без перехода спросила она.

— Ведет. Пока что, скажем так, от своего имени. А я верю в статистику. Точнее, верю статистике. Четыре случая самоубийства — за всю историю Союза. Из них два можно скорее назвать самопожертвованием…