"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

Алексей рассматривал эскизы, качая головой:

– Миша, это не костюмы, а прямой саботаж советской символики. Всегда считал себя циником и развратником, но даже у меня глаза лезут на лоб. Уверен, что нас не арестуют раньше премьеры?

Михаил уверенно усмехнулся:

– Лёша, если бы ты знал, сколько раз я уже был на волоске от этого, перестал бы спрашивать. Если уж идти на эшафот, то за красивое и великое.

Сергей поправил очки:

– Красивое – спорно. А вот великое – согласен. Чехов, эротика и советская мораль – сочетание настолько дикое, что цензорам не придёт в голову это проверять. Они решат, что мы просто сумасшедшие.

Ольга вмешалась, поправляя причёску:

– Серёжа, ты видел хоть одного цензора с чувством юмора? Эти люди даже на цветы смотрят с подозрением. Но я согласна: абсурдность может нас спасти.

Катя улыбнулась, отпивая кофе:

– Абсурдность – наш главный козырь. Музыканты уже сочиняют мелодии на цитаты Маркса. Вчера была на репетиции: звучит французский шансон, а текст – «Буржуазия производит своих могильщиков». Гениально же!

Все засмеялись. Михаил приободрился и перевёл разговор на главное:

– Итак, друзья, актёры. Нам нужны люди, способные сыграть Чехова в стиле глубокого эротического фарса. У кого есть предложения?

– Есть у меня одна пара, Лена и Валерий, – хитро прищурилась Елена. – Их из московского театра выгнали за слишком вольного Чехова. Думаю, будут рады вернуться в игру.

Михаил кивнул, записывая в блокнот:

– Отлично, подойдут. Но нужны ещё настоящие звёзды эротики. Алексей, твои связи пригодятся?

Алексей притворно обиделся, театрально вскинув руки:

– Михаил, да у меня пол-Москвы таких артистов! Но тебе ведь нужны особенные, с талантом и готовностью рискнуть репутацией? Могу предложить Светку Бармалейкину – из нашей пародии на «Иронию судьбы». Сыграет и Нину, и Аркадину так, что мужская часть зрителей не уснет всю ночь.

Михаил тут же подхватил мысль:

– Это ближе к делу! Света действительно может разжечь спектакль. Серёжа, а техническая часть – камеры, звук?

Тот сразу же уверенно кивнул:

– Уже под контролем. Даже специальный свет есть, создаст атмосферу и скроет особо анатомические детали. Главное, чтобы актёры не подвели, а зрители не попадали раньше времени.

Михаил удовлетворённо оглядел друзей:

– Тогда остались костюмы. Лиля уже готовит настоящую бомбу: пионерские галстуки переделаны в нечто эротическое, пиджаки без пуговиц – для полной символической открытости советского гражданина перед партией и эротикой.

Ольга вновь вмешалась, поджав губы:

– Михаил, ради Бога, следи за балансом. Переборщим – нас не за идеологию, а за банальную порнографию арестуют.

Катя иронично вздохнула:

– Оля, в этой стране не всегда понятно, что опаснее – эротика или честность. Возможно, и то и другое.

Михаил успокаивающе поднял руку:

– Конспирация – главное правило. Репетиции и подготовка только здесь, в посольстве. Никто за пределами команды не должен знать подробностей. Играем с огнём, но красиво и дерзко. Наш шанс показать, что искусство сильнее цензуры.

Сергей усмехнулся:

– Красиво сказано, Миша. Прямо лозунг революции.

– Верно, – подхватил Михаил. – Только революция у нас будет ироничная и эротичная. Лично обещаю: после нашей «Чайки» никто не посмотрит на Чехова прежними глазами.

Все снова чокнулись, глядя друг на друга с восторгом и лёгким безумием. Впереди их ждал абсурдный, дерзкий спектакль, от которого у зрителей вскипит сознание. Именно таким должно быть настоящее подпольное искусство – смешным, провокационным и невыносимо притягательным.

Премьеру назначили в посольстве Муамбы – месте, давно облюбованном фрондирующей богемой. Дипломатическая неприкосновенность идеально подходила для щекотливого спектакля. Уже сама мысль о новой постановке в самом Муамбийском культурном центре вызывала у Михаила смесь уверенности, ностальгии и тревоги.

Чтобы избежать лишних вопросов, пришлось привлечь всех знакомых посредников и их знакомых. Михаил представлял проект исключительно как «культурный эксперимент по сближению советского и муамбийского народов посредством русской классики». Формулировка была настолько абсурдной, что ей почти сразу поверили.

Каждый вечер в зале посольства шли репетиции, и с каждым разом сцены становились откровеннее. Если вначале актёры стеснялись и отводили глаза, то вскоре обсуждали эротические нюансы так, будто речь шла о постановке Большого театра.

– Нет, Валера, ты не понимаешь, – вздыхал Михаил на очередной репетиции. – Это не просто секс на сцене, а художественная акция. Я хочу, чтобы зритель видел не физиологию, а пародию на эпоху. Ты должен действовать так, будто у тебя в руках не Нина Заречная, а вся советская идеология!

Валерий задумчиво почесал голову и серьёзно посмотрел на Михаила:

– Миша, говоришь вдохновенно, почти верю в миссию. Только когда в руках голая женщина, думать про идеологию сложновато. Может, дадим зрителям просто насладиться?

Михаил иронично замахал руками:

– Валера, это не просто зрелище! Это вызов! Твои руки – символ борьбы за свободу, а тело партнёрши – Родина, свободная от лицемерия и ложного стыда!

Валерий фыркнул и повернулся к Лене:

– Дорогая, извини, буду любить тебя как Родину. Готова стать частью истории?

Лена кокетливо поправила пионерский галстук, едва прикрывавший её фигуру:

– Если это для Родины, потерплю. Хотя, думаю, Родина могла бы хотя бы пиджаком без пуговиц прикрыться. Михаил, это точно не статья за осквернение символов?

Сергей поднял глаза от блокнота и хмыкнул:

– Скорее статья за культурное потрясение. Но судя по настрою Михаила, даже тюрьма не остановит его.

Тот лишь строго взглянул на него и решительно произнёс:

– Серёжа, тюрьмы я не боюсь. Страшит только посредственность. Если и сажать, то за искусство, а не за банальную пошлость.

Алексей, театрально вздохнув, поднял бокал:

– За это и люблю тебя, Миша. Такие красивые слова говоришь. Напишу на твоём памятнике: «Сидел за Чехова и эротическое освобождение Родины».

Все рассмеялись, и репетиция продолжилась. Актёры снова и снова оттачивали сцены секса, достигая синхронности и грации. Михаил вмешивался редко, лишь поправляя позы и требуя большей выразительности и иронии.

Музыканты, погружённые в работу, тщательно отрабатывали каждую мелодию. Их вокалист Стас, худой парень с длинными волосами, страстно объяснял коллегам:

– Товарищи, тут цитата Маркса: «Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей». Представим, что это не революционный призыв, а любовная баллада. Цепи из шёлка, терять их приятно…

Гитарист недоумённо посмотрел на него и пробормотал:

– Стасик, фантазия у тебя явно не советская. Не боишься, что посадят раньше премьеры?

Стас вызывающе взмахнул рукой:

– Пусть сажают, но только после финала. Мы играем музыку свободы и абсурда! Михаил, скажи ему, что я прав!

Михаил улыбнулся с добродушной иронией:

– Прав, Стас, абсолютно. Только премьера скоро, а мелодии, способной потрясти зрителя, я пока не услышал.

В другом конце зала Лиля завершала костюмы. Устало держа в руках пионерский галстук, превращённый в тонкую ленту, она с сомнением посмотрела на режиссёра:

– Михаил, после этого спектакля меня точно исключат из Союза художников. Ты уверен, что хочешь видеть на сцене именно это?

Конотопов уверенно взял галстук, серьёзно его осмотрел и произнёс:

– Лиля, это лучшее, что ты когда-либо делала. Пусть СССР увидит настоящий эротический пионерский галстук. Такой вызов запомнят надолго.

Лиля театрально прикрыла глаза рукой и простонала:

– Не знаю, кто безумнее – ты, я или Чехов, который нам это завещал.

Накануне премьеры Михаил остался один в гримёрке посольства, чувствуя нарастающую тревогу. Он взял со стола шапку-ушанку с блёстками и надел её, глядя в зеркало. Отражение смотрело с долей иронии и тревоги одновременно.