Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

А ведь осколочные гранаты, пусть их и расстреляли в большинстве своем, все еще остались в боеукладке…

— Илья, уходим! Быстрее!

Люк мехвода в передней части корпуса лязгнул словно в ответ командиру; Андрей же, поднявшись на ноги, потянулся к танковому «Дегтяреву». Бой только начинается, и если придется воевать в пехоте, то хотя бы с пулеметом, а не простым «наганом»… Лишь бы только успеть выбраться прежде, чем рванут снаряды!

Старший лейтенант Малютин видел, что Кругликов сильно увлекся расстрелом легких немецких танков. Но без рации он не мог связаться с капитаном — а последний вел бой через узкий телескопический прицел, расстреливая «панцеры» на левом фланге… Однако у лейтенанта (уже лейтенанта, повышенного комбригом в звании еще за прошлый бой!) перископ во время германской артподготовки уцелел — и он успел заметить опасность со стороны сильных немецких танков. А его первый выстрел даже опередил экипаж германской «четверки», подбивший командирскую машину… Ведь пушка-огрызок этого панцера все одно способна взять тридцать пять миллиметров брони даже за километр! Но свою болванку Малютин поспешил вложил в башню «тройки», двигающейся на фланге средних панцеров.

Это была ошибка. За полкилометра с лишним, что отделяли «бэтэшку» лейтенанта до германского танка, слабосильная пушечка последнего может взять двадцать пять миллиметров брони от силы. Условно тяжелые «четверки» опаснее — к тому же их просто больше. А Малютин впервые дал маху: его болванка лишь вскользь зацепила бортовую башню вражеского танка, оставив на ней светящуюся от жара борозду… Впрочем, немецкий экипаж крепко тряхнуло от удара — и ответный снаряд лишь толкнул «бэтэшку» Ильи в борт волной сжатого воздуха.

Зато вторая болванка лейтенанта вломила шаровую установку курсового пулемета Т-3 — уделав осколками германского мехвода и пробив тонкую перегородку моторного отделения. Подбитая машина тут же задымила — но и танк Малютина засекли; огонь с коротких остановок открыли сразу шесть панцеров разом…

Выручая товарища, открыл огонь третий уцелевший танк; экипаж его выбрал целью тяжёлый, отличающийся внешней массивностью Т-4. В нем угадывалась прочная броня — а массивная, хоть и короткая пушка калибра 75 миллиметров была опасна любому советскому танку… Командир всадил болванку в корпус, рассчитывая ударить в шаровую пулеметную установку, вмять её внутрь. Но ударил рядом, чуть смазал — а лобовая броня корпуса, кустарно наращенная танкистами за счёт ещё одного броневого листа до пяти сантиметров, выдержала удар.

Танк Малютина получил сразу два попадания — и если мелкая болванка «тройки» застряла в маске орудия, то калиберный бронебойный снаряд «четвёрки» прошил её насквозь, угодив в боеукладку… Экипаж спасло то, что в ней практически не осталось осколочных гранат — но командира машины контузило динамическим ударом и ранило осколками брони. Заряжающий и механик едва успели вытащить его наружу прежде, чем ещё одна болванка прошила лоб башни и начала рикошетить внутри…

Чуфаров, не видя смысла рисковать под огнём в танке с неисправным орудием, успел вывести свою «бэтэшку» из капонира, дав ровный малый газ. А третий исправный танк продолжил воевать, ещё разок пальнув в сторону неотвратимо приближающихся панцеров… Увы, командир промахнулся — толчок сжатого воздуха пролетевшей рядом трехдюймовой болванки сбил прицел. А ещё раз пальнуть ему просто не дали — сразу два точных попадания тряхнули «бэтэшку»… Секунд тридцать спустя из люка в передней части корпуса выбрался оглушенный, залитый кровью товарищей мехвод.

…И все же одну четвёрку советским танкистам достать удалось — неожиданно для всех ожил танк из числа «неподвижных огневых точек». Возможно, его экипаж был сильно оглушен во время артподготовки, возможно были раненые, кому оказывалась помощь… А возможно, командир машины решил просто подождать, не рискуя открывать огонь издалека.

Но когда ударная группа немецких панцеров завернула вправо, лбом к танкам Кругликова, «четвёрки» оказались повернуты бортом к высоте. За что и поплатились… Экипаж уцелевшей «пушечной» огневой точки действовал наверняка — сперва всадил фугас в ходовую, и уже только после зарядил болванку в борт обездвиженной «четвёрки». Врезали по моторному отделению, где толщина брони всего-то миллиметров двадцать… И пробили — только искры брызнули, когда болванка проломила борт! Массивный Т-4 вспыхнул не хуже «двойки», подбитой Кругликовым в начале боя — а смелый экипаж поспешил покинуть обреченную, обездвиженную машину прежде, чем оставшиеся панцеры её расстреляют.

Приказ Фотченкова, пусть и в нарушение устава, допускал это возможным…

Глава 16

…- Танки прорвались! Танки идут!!!

Чей-то отчаянный, заполошный крик ударил по нервам не хуже, чем сирены пикирующих «лаптежников». Потеряв голову от страха, из траншей взвода старшины Фролова выскочил один, потом другой боец. Но Сергей разъяренным медведем метнулся следом; догнав одного красноармейца, он подсек его ногу на шаге — а второго рванул за шиворот, толкнув к окопам:

— Куда побежали, твари⁈ Немцы вас из пулеметов уделают! Гранаты готовьте и не ссыте раньше времени…

Старшина, повышенный в звании за встречный бой, где его кавалеристы изрубили германских саперов, затолкал обоих беглецов в окопы — добавив в их адрес пару крепких бранных слов. Нервы играли у всех, включая и Фролова — но после ранения комбрига, стрелявшего из пулемета по бомберам (и крепко подковавшего один из них!), Сергей не мог и помыслить, что его бойцы оставят высоту без драки. Крепок новоиспеченный старшина характером — но ведь не только в характере дело! Разок побывав в бою под огнем «машиненгевера» (не говоря уже о налете «лаптежников»), Фролов ясно понял — на склоне бегущих наверняка посекут пулеметными очередями, огнем скорострельных пушек. Хоть какой-то шанс у его бойцов был только в окопах — и старшина рассчитывал использовать этот шанс на максимум!

Ну, а если и предстоит сгинуть — то хотя бы не за понюх табака, расстрелянным в спину. Нет, нужно драться до последнего, нанося врагу ответный урон…

— Господи! Спаси, сохрани и помилуй!

Да, Сергей уже побывал в бою — но новая драка обещала быть совсем иной, куда более жестокой. Сама земля дрогнула под тяжестью танков, показавшихся из рощи на левом склоне… Легкие машины? Конечно, они действительно легче, чем «бэтэшки» или ветеран Т-26. Но все однов ведь несколько тон стали и брони, ведущие непрерывный пулеметно-пушечный огонь… Мало никому не покажется — а с губ сами собой срываются слова короткой молитвы, что Сергей слышал по детству из уст бабки, а иногда и матери.

Танки шашкой не порубить, с танками на равных не схватиться — и если уцелеют сегодня спешенные кавалеристы, то не иначе, как чудом.

Бежать-то все равно нельзя…

Схватив массивное противотанковое ружье польской выделки, с длинным стволом, что венчает дульный тормоз, Сергей почувствовал себя немного увереннее:

— Не трусьте, братцы! Танкисты до конца дрались, даже поляки крепко огрызнулись! Чем мы хуже⁈

Четыре «бэтэшки» капитана Михайлова, пережившие обстрел, действительно дрались до конца. Они подбили с десяток легких немецких панцеров — а в короткой дуэли с германскими «тройками» и «четверками» сожгли три сильные вражеские машины. Включая и два Т-4 более ранних модификаций, чьи экипажи не позаботились кустарным усилением брони… Но ведь по «бэтэшкам» Михайлова вели огонь восемь пушечных панцеров с отличной цейсовской оптикой и лучшими наводчиками, в них били подобравшиеся поближе «двойки».

Советских танкистов просто задавили числом…

Неожиданно для всех ожила противотанковая батарея поляков. Открыли огонь два орудия, каким-то чудом уцелевшие во время вражеской артподготовки и последующего за тем пожара. Оглушенные, наверняка пораненные артиллеристы били часто, много мазали — и все же сумели поджечь два легких танка, подобравшихся к их позициям… Очереди автоматических германских пушек не оставили ни единого шанса смелым ляхам, вспомнившим национальную шляхетскую храбрость.